Когда Шива уснёт (СИ)

Эви бросила на него косой взгляд и опустила глаза в землю, всматриваясь в мостовую с таким тщанием, словно намеревалась обнаружить там подснежники. Чертя носком сапожка полукруг на заснеженном тротуаре, она глухо проговорила:

— В твоей версии всё не так. Я не знаю ничего, не помню, но чувствую, что ты ошибаешься.

Павел почувствовал себя уязвлённым. Внезапная закрытость, а сейчас ещё и враждебность Эви неприятно его задели, а выпитое за ужином вино не позволило удержаться в роли понимающего психотерапевта. В конце концов, он был практически уверен, что у них получится что-то серьёзное, всё к тому шло — и вдруг такая резкая перемена!

Он саркастически усмехнулся:

— Хорошо, я ошибаюсь, а ты права! Всё у вас было прекрасно, и вы купались во взаимной любви. Отлично, пусть так! Но учти, что от счастья теряют голову, но не память. С тобой произошло что-то из ряда вон выходящее, тяжелейшая психическая травма, с которой не справились защитные фильтры. Ты попала в беду, Эви!

Ответом было молчание и очередной ироничный взгляд. Он едва подавил желание взять её за локти и встряхнуть как следует.

— В беду, говоришь? Но что со мной могло произойти — вот она я, живая, невредимая. У меня ничего не украли, всё имущество на месте. Меня не разобрали на органы, не продали в сексуальное рабство — ведь в этом случае остались бы следы, согласен? Что он мог от меня хотеть, чтобы похищать, да ещё и гипнотизировать перед этим?!

Крал вскипел. Её упрямство, её неприязнь и насмешка больно ударили по самолюбию.

— Что хотел? Что хотел?! Ребёнка, например! Ты знаешь, что ты рожала? Не знаешь. А ты — рожала. Следы, как ты говоришь, в наличии — результаты медобследования. Так где он, твой ребёнок, а?! Где он, Эви?!

Павел говорил и понимал, что совершает непоправимое, но остановиться уже не мог. Эви, застыв столбом, точно жена Лота, тоже узнавшая недопустимое, смотрела на него во все глаза. В лице её, и без того бледном, не было ни кровинки. Крал в отчаянии стукнул кулаком по фонарному столбу:

— Чёрт!!

Словно в насмешку, с резким порывом ветра в лицо Павлу полетела пригоршня снежной крупы, снег забился за шиворот. Он не стал его вытряхивать, просто стоял, смотрел на Эви и ощущал, как по шее и по спине текут холодные струйки растаявшего снега. Эви, стряхнув оцепенение, медленно провела рукой по волосам и криво усмехнулась.

— Я… пойду, пожалуй. Спасибо тебе за всё.

Павел, уже осознавший, что между ними в одночасье выросла непреодолимая стена, только и спросил:

— Куда ты пойдёшь, Эви?

Она неловко взмахнула сумочкой и бросила через плечо:

— Домой, куда же ещё? Хватит с меня ваших восстановительных курсов. Хватит хозяйничать в моей голове. Я сама знаю, что мне нужно. Не звоните мне больше, доктор Крал.

Павел с силой вдавил кулак в раскрытую ладонь, словно желая раздавить ту часть себя, которую оказался не способен контролировать. Остановить Эвику силой означало убить гипотетическую возможность наладить былое доверие. Однако и отпускать её одну было непозволительно. Положим, до Праги недалеко, и такси она найдёт. Но что будет делать одна в пустом доме, какую реакцию выдаст на его слова о ребёнке? Он стоял и смотрел, как она уходила, ставя ступни одну перед другой в каком-то чётком и только ей слышимом ритме, и впервые не знал, как поступить.

И тут его осенило. Он достал мобильный, набрал нужную комбинацию цифр, откашлялся и дождался, пока ему ответят.

Эви шла, не замечая ни летящего в лицо снега, ни опустевших улиц, ни деревьев, укутанных в праздничную паутину светящихся гирлянд. В голове метрономом звучало «где-твой-ре-бё-нок, где-твой-ре-бё-нок», и это было единственным, что имело смысл. Ответа на вопрос не находилось. Слово «ребёнок» оставалось безликим, не желало обретать образ, имя, пол. Эви пыталась выдохнуть его в ночь, выкричать из себя, вспомнить муки родов, чтобы родить своего ребёнка заново, но в ней не находилось ничего, что вернуло бы память хотя бы о материнском страдании.

Остановив удачно подвернувшееся такси, она села на заднее сиденье и забилась в угол полутёмного салона. Таксист попался не словоохотливый, разговорами не беспокоил¸ просто время от времени посматривал в зеркало заднего вида на странную ночную пассажирку, да и всё. На подъезде к Праге Эви опомнилась, полезла в сумочку, в карманы пальто, после чего произнесла убитым голосом:

— Простите, но у меня, кажется, нет с собой денег… Вы не сердитесь, я не нарочно. Дома наверняка найдётся нужная сумма…

Таксист впервые за всю поездку оглянулся и окинул Эви цепким взглядом.

— Не беспокойтесь, пани, поездка уже оплачена. Кто-то о вас тревожится, одну в ночь не отпускает. Его можно понять — таких женщин вообще отпускать нельзя, как по мне.

Эви выдохнула. Неведомый меценат, это, конечно, Павел… Волна эмоции качнула её всего на секунду. «Да, он хороший. Он замечательный. Но не нужен мне».