Затянувшийся поцелуй прервало деликатное покашливание. Влюблённые отпрянули друг от друга. Мерно постукивая резной палкой, мимо прошёл сухонький невысокий старичок в тёмно-синей беретке, одетый в шерстяной жилет и тщательно выглаженные брюки. Эви, увидев его, округлила глаза. Несмотря на кажущуюся хрупкость и неторопливость, тактичный господин уже через секунду оказался в конце немаленькой улицы. Тадеаш почему-то не удивился — всё, что с недавнего времени происходило с ним, так или иначе относилось к невероятному. Эви, выглядящая слегка растерянной, потёрла лоб ладонью:
— Ох, неудобно получилось… Это же…
— Кто, милая?
Она покачала головой: не важно, потом.
Тадеаш приобнял её за плечи:
— Ну что, пойдём? Или, вернее, побежим — дождь вот-вот вдарит!
В самом деле, грозовая туча, весь день бродившая над горизонтом, встала уже в полнеба, грозно ворочая тугими влажными боками. Тяжёлые капли зашлепали по мостовой — сперва с ленцой, словно спросонья, но уже через считанные секунды принялись азартно сечь землю и стены домов. Поскольку тонкие каблуки босоножек Эви на корню губили идею спринтерского забега, Тадеаш по-джентльменски предложил подруге усесться ему на шею — в буквальном смысле. Она посоветовала ограничиться закорками — чтобы не привыкала. Пока они весело препирались, успели промокнуть окончательно, и причина для спешки отпала сама собой. Да и дождь изрядно поутих. И идти под ним, почти грибным и тёплым, держась за руки и прижимаясь друг к другу боками, было очень даже комфортно. От кофейни на улице Ма́несова до дома на Шуманской — рукой подать, но им непостижимым образом удалось растянуть привычные десять минут в долгое медовое время.
…Что может быть слаще ожидания праздника? Только праздник, который сейчас с тобой: красивая женщина в насквозь промокшем, уже ничего не скрывающем платье — напротив, великодушно позволяющем видеть кружево белья, тонкие плечи, острые линии ключиц с глубокими впадинками и — дальше, дальше — головокружительные переходы от тонкости к объёму, от нежности — к страсти, от общего — к частному, единственно возможному, остро желанному…
Он снял с неё платье прямо в прихожей. Мимолетно оценил изящное белье, но то, что просвечивало под ним, — тяжёлые полукружия грудей, тёмные бусины сосков, — понравилось ему намного больше. Эви протянула руки, чтобы расстегнуть его рубашку, но он одним махом содрал через голову мокрую тряпку и бросил на пол, в компанию к платью. И обнял её, дрожащую то ли от холода, то ли от вожделения. Провёл рукой по волосам — с прядей срывались капли. «…Промокла, совсем промокла, нужно в ванную, найти полотенце…», — но практичные мысли уже угасали, выключаемые несокрушимой силой заявившего о своих правах инстинкта.
Тадеаш плохо осознавал то, что происходило дальше. Как они оказались в спальне, разделся ли он сам или же Эви стянула с него брюки — какая разница? Тьма была вокруг, и он был во тьме, и погружался во тьму: сквозь влажную мякоть плода, сквозь огонь возрождающий, сквозь сотрясение основ — бесконечно — туда, к влекущему тёплому свету, к которому он мучительно, раз за разом, из последних сил пробивался через судороги рождения…
…И первое слово было у бога, и слово было: Эви.
Глава 3