Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

Но Наваз ничего не сказал. А за два дня до окончания ярмарки он взял сырую, еще не выделанную кожу, которую отец только что купил, отнес ее в тахсил и тоже продал. Отец снова избил его, а потом принялся стыдить. Но Наваз ничего не сказал, и драгоценная казна в пятнадцать рупий осталась при нем. Купив у ювелира ожерелье, юноша торжественно преподнес его Чхури. Как счастлив он был в тот день! Он не мог смеяться, потому что все лицо его было разбито и вспухло, но глаза его сияли счастьем. И когда Чхури надела ожерелье, глаза Наваза вспыхнули таким огнем, что, глядя на него, можно было подумать, будто он подарил ей не обыкновенное дешевенькое ожерелье, а по меньшей мере построил для своей Чхури мраморный Тадж-Махал[18].

Чхури с благодарностью посмотрела на Наваза, дотронулась до ожерелья и с лукавой гримаской сказала:

— Какое плохое…

Наваз улыбнулся, покачал головой, а потом посмотрел в сторону своего дома. Там жили его родители. Было уже за полночь. Наваз возвращался с молодой женой. Первые три коса Наваз и Чхури прошли пешком по глубокому снегу. Ведь Чхури принадлежала к числу тех миллионов женщин на земле, нога которых никогда не вступала на паланкин; у которых не было детства и которых няньки не баюкали в колыбели; которые ни разу в жизни не пользовались экипажем. Эти женщины идут по земле до тех пор, пока не увянет их молодость, не наступит старость и не подкрадется смерть, и тогда усталыми, спотыкающимися шагами они сойдут в темную глубокую могилу. Вся жизнь этих утомленных, уныло и медленно бредущих женщин проходит в непосильной работе. Их руками добывается золото, возделываются поля, шьются ботинки.

Первые три коса Чхури прошла рядом с Навазом, не отставая ни на шаг. Ночь была лунная. Дорога тянулась в гору. На снегу образовалась твердая, как камень, корочка. Но Наваз был рядом, и его сильная рука в любую минуту была готова прийти на помощь Чхури. Однако после третьего коса шаг ее стал менее твердым. Поминутно спотыкаясь, она начала отставать. Наконец Чхури совсем выбилась из сил. Из ее окоченевших, израненных ног сочилась кровь. Глубокий смерзшийся снег приводил женщину в отчаяние, она слабела и не могла идти дальше. Тогда Наваз улыбнулся, поднял Чхури на руки и посадил ее к себе на плечо. Так они и прошли остаток пути.

Глинобитный домик, огороженный забором, был почти занесен снегом. Ворота остались открытыми, и Наваз вошел во двор. В темноте едва виднелась хижина, дверь которой была заперта изнутри. Никто не встречал их. Родители Наваза, подумав, что их сын вернется только на следующий день, легли спать. Они и не предполагали, что он решится в такую снежную ночь пройти восемь косов. Из хижины доносился храп. Чхури смотрела на свой новый дом. Он ничем не отличался от ее собственного. И там и здесь был точно такой же двор и жилье — хижина, состоящая из одной комнаты. За исключением дома сельского старосты, все лачуги были такими же. В этих домах жили крестьяне со своими детьми, в них же держали скотину, овец и коз.

Знакомый с детства запах ударил в ноздри Чхури: то был запах коровьего навоза, мочи и дубящихся кож. Да, она была в родном доме!

Наваз осторожно спустил Чхури на землю. Из дома снова послышался храп. Долго стояли они молча, прислонившись к столбу навеса. Потом Наваз тихонько сказал:

— Мы не станем их будить.

Он нагнулся, прошел под навес и, достав из угла кусок кожи, расстелил его на земле. Здесь же в беспорядке валялись сапожные инструменты, тут же спала овца с ягненком. Бросив поверх кожи старое шерстяное одеяло, он разулся и лег. Потом тихонько позвал:

— Иди сюда, Чхури.

Прошло несколько минут. Чхури продолжала стоять, прислонившись к столбу. Потом она медленно нагнулась, сняла ботинки и, обтерев ноги, легла на одеяло. Ее рука гладила мягкую шерсть ягненка. Что-то шевельнулось в сердце Чхури, казалось, лед, сковавший его, растаял, и она заплакала.

— Что с тобой, Чхури? — тревожно спросил Наваз. Он обнял Чхури и вытер ее слезы.

— Вспомнила маму, — проговорила она, всхлипывая.

Рано утром, когда мать Наваза проснулась и вышла во двор, под навесом она увидела своего сына и невестку, они спали, обняв друг друга, как дети.

Под ними была кожа, над их головами сиял месяц, с одной стороны от них лежали сапожные инструменты, с другой — спала овца с ягненком. И если есть на свете бог, то он обязательно присутствовал при этом, и если есть на свете правда и добродетель, то сегодня они тоже были здесь. Слезы умиления навернулись на глаза матери. Сейчас она всей душой стремилась заключить в объятия этих двух невинных, детей, посадить их к себе на колени и приласкать. Великое святое чувство материнской любви охватило ее. Она обвела двор счастливым взглядом и, словно обращаясь к своим несбывшимся надеждам, воскликнула:

— Смотрите, внимательно смотрите! Перед вами два прекрасных цветка земли!

МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ

Перевод И. Рабиновича и П. Слетова