Пятую пару Наваз продал надсмотрщику Ходже Гуляму Хусейну за целых две рупии. Шестую пару за девять рупий купила жена брахмана Бхатии. Надев ботинки, она тотчас же убежала из деревни. Брахман ругал Наваза. Он говорил, что, если бы молодой сапожник не сшил туфель, его жена не ушла бы из дому. Как будто несчастная женщина только и ждала ботинки, чтобы убежать от мужа. А Наваз так старался, делая эту пару! На золотистой вывороченной коже он серебряными нитками вышил цветы.
Седьмую пару Навазу заказал Чаудхри Рахмат Али — депутат от их района в Кашмирское законодательное собрание. Наваз сшил ему ботинки из тонкой, как бумага, кожи, легкие, как хрупкая лодочка. Но депутат бедноты смог дать Навазу только две с половиной рупии, сказав, что остальные отдаст после того, как соберет урожай.
На вырученные деньги Наваз сумел все же купить Чхури самое необходимое для свадьбы: шальвары, полушелковую рубашку, красный платок на голову, стеклянные бусы и серебряное кольцо. Ботинки он сшил ей сам, и с какой любовью он тачал их!
Наваз тихо засмеялся.
— Что ты? — спросила Чхури.
Он дотронулся рукой до ее рубашки и сказал:
— Эта рубашка очень хорошая.
Потом он коснулся ее шальвар:
— Они тоже очень хорошие.
Затем Наваз взял в руки косу Чхури и встряхнул ее. Стеклянные украшения зазвенели. Их нежный мелодичный звон разлился в морозном воздухе и замер где-то вдали. Наваз засмеялся и еще раз тряхнул косу.
— Чему ты смеешься? — снова спросила Чхури.
— Это тоже очень хорошее.
Чхури гордо посмотрела на него:
— Ты что, с ума сошел?
Наваз опять засмеялся. Он словно забавлялся этими вещами. То были игрушки его сердца, созданные его потом и кровью. Всю энергию, всю волю вложил Наваз в эти белые цветы на рубашке и шальварах Чхури, в эти стеклянные украшения, в красный головной платок. Почему же ему не быть счастливым? Так хороша ночь, так мила Чхури, и такая тишина кругом…
Год назад, когда на тутовом дереве только что появились молодые листочки, Наваз впервые увидел Чхури, а теперь она стала его женой и стоит рядом, под сенью этого дерева, только теперь уже отягощенного снегом. Почему же ему не быть счастливым? Наваз не был настолько искушен в любви, чтобы скрывать свои истинные чувства или играть в любовь, он не умел отравлять любовь ядом философии. Наваз был простым, неграмотным, работящим парнем, и он принес в дар возлюбленной свою молодость, свою любовь. Наваз не принадлежал к числу тех несчастных, которые никогда не любили, никогда не вкушали сладости и горечи любви, которым неведомы те краткие минуты, когда к человеку возвращается потерянный рай, те минуты, когда распускаются бутоны цветов, улыбаются розы, а птенцы танцуют в своих гнездах. Эти золотые минуты восхитительны, но они очень кратки. Однако очарование их остается и тогда, когда молодость уходит, когда меркнет свет солнца и наступает ночь. Аромат любви сохраняется и в тенях сумерек, и в черном покрывале ночи. А сегодня была первая ночь любви Наваза. Но как была тиха и безмолвна эта ночь! Вероятно, ночь любви бывает именно такой.
Днем люди задыхаются под бременем горя и несчастий, но, когда приходит ночь, от всех этих тягот не остается и следа. Непостижимы тайны ночи! Ночью все засыпает и бодрствует только любовь. На протяжении тысячелетий ночь приносит человеку свой дар любви…
Чхури вздрогнула от прикосновения Наваза. Ее юное тело, казалось, ждало этого прикосновения — оно должно пробудить ее спящие чувства. Чхури вздрогнула и прижалась к юноше. Неудержимая сила толкала девушку в его объятия. Когда же Чхури почувствовала на своих губах жаркое дыхание Наваза, она вздрогнула. Со всех сторон их окружал снег, а он целовал ее. Снег и пламя. Это был прекрасный, священный поцелуй юности.
И Наваз тоже почувствовал мягкое и податливое прикосновение губ Чхури. Ее нежные и прохладные губы были похожи на лепестки розы, омытые снегом, на кусочек льда, согретый лучами солнца. Наваз засмеялся.
— Что ты? — спросила Чхури.
— Вспомнил то поле, где росла пшеница.
— И где ты угощал меня ягодами…