Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

Жизнь в Гурджане проходит как во сне. По всей долине раскинулись бесчисленные луга мягкой, шелковистой травы. Тут и там на луговинах возвышаются могучие тунговые деревья. Под ними находят приют пастухи со своими стадами. Козы и овцы прыгают, скачут и блеют на тучных лугах. Иногда разъяренные животные, пригнув головы, кидаются друг на друга, сшибаются в кровь и полосуют друг друга рогами. Пастухи развлекаются, стравливая баранов на пари — кто кого победит. Они наигрывают немудреные мелодии на пастушьих дудках, играют в «шаканджа». А когда наступает вечер и на западе тает последняя алая полоса заката, они пригоняют свои стада обратно к тунговым деревьям, и, расположившись вокруг костров, принимаются за еду. Пища у них простая: молоко, масло и маисовые лепешки. Иногда они приносят с собой из поселков, что лежат далеко внизу за пределами Гурджана, соль, желтые куски неочищенного сахара, иногда — лук и стручки красного перца. Порой они довольствуются лишь молоком и маисовыми лепешками, маслом и сыром. В Гурджане от каждого пастуха и пастушки остро пахнет сыром, и запах этот в большинстве случаев кажется жителям больших городов нестерпимым.

Здесь своя косметика и свои моды. Вместо румян, пудры и губной помады пастушки пускают в ход масло и молоко. Вместо бриолина — все то же молоко. В Гурджане редко увидишь глиняную посуду. Животных доят в кожаные сосуды и в них же хранят молоко. Во время дойки пастушки спорят — чья коза даст больше молока, кто его больше выпьет. Когда пьешь парное молоко, то испытываешь большое наслаждение и забываешь о чае и какао. По-моему, в жизни нет ничего лучше, чем проводить дни под тунговым деревом на высоте в двенадцать тысяч футов над уровнем моря, пасти коз, играть на пастушьей дудке и утолять жажду вкусным парным молоком.

Очень интересно наблюдать, как здесь пахтают масло. Глиняных корчаг тут не водится, и масло не сбивают. В бурдюк до половины наливают молоко, потом пастушка крепко завязывает его горловину, кладет на траву и принимается месить его точь-в точь так же, как месят тесто. Волосы у пастушки рассыпаны по плечам, лицо румяное, глаза блестят, на устах звонкая горная песня, а она все месит и месит бурдюк. Не проходит и получаса, как глядишь — в бурдюке масло. Потом оставшееся молоко сливают в другой бурдюк, а масло извлекают руками наружу.

Таких мест, как Гурджан, немного на планете. Мир все больше и больше переполняется горечью и печалью. Ненатуральное молоко, фальшивая любовь, фальшивый гуманизм. Жизнь человека проходит между заводом и грязным двором, между грязным двором и грязным заводским цехом. Малыши с самого рождения ведут взрослые разговоры. Но в Гурджане старики и юноши простодушны и наивны, словно дети. Пастушки сидят у костра и при слабом свете потрескивающих тлеющих углей прядут пряжу. Жужжат веретена. Руки и лица пастушек движутся в такт веретенам, и они напоминают ярко раскрашенных марионеток.

Один из пастухов рассказывает легенду о Реми.

Реми была самой красивой девушкой во всем Гурджане. Колыбель ее висела под тунговым деревом, в тени этих деревьев она и выросла, прекрасные глаза ее отливали синевой, словно воды озера Нандан Сар. Высокий лоб ее был бел как снег, лежащий на вершинах Гурджана, и лучи заходящего солнца, целуя щеки девушки, дарили ей сияние вечности. Такая девушка, как Реми, могла быть женой только какого-нибудь бога. Молодые пастухи побаивались домогаться ее любви: ведь над девушкой была простерта тень Горного дэва — владыки Гурджана. Целыми днями Реми пребывала в одиночестве, правда, иногда она бесстрашно взбиралась на самую высокую вершину Гурджана, — видно, встречалась там с Горным дэвом. Отец и мать души в ней не чаяли, да только вот беда — никак не могли они выдать ее замуж.