Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

За три месяца Рахман истратил на лечение Фазала около двадцати пяти рупий. Могут ли оценить такую жертву люди, которые не задумываясь выкладывают деньги на постройку целого дома? В первый месяц Рахман не пил вина; потом не дал ни копейки своей возлюбленной, и она, конечно, бросила его. На третий месяц истратил деньги, которые жена мечтала отдать за маленькие серебряные сережки; на эти деньги он приобрел искусственный глаз Фазалу. Не однажды за это время у Рахмана мелькала мысль избавиться от мальчишки и вышвырнуть его на улицу. Но всякий раз что-то останавливало его. «Я сам принес его домой, и теперь он поправляется, — думал Рахман, — вот поправится совсем, тогда и выброшу этого бездельника».

Но когда Фазал выздоровел и Рахман увидел, как жадно смотрит мальчик на еду, он решил усыновить его. Божьей милостью он не был обижен потомством — у него было уже семеро, и вот-вот собирался появиться на свет восьмой. Однако и Фазалу хватит места под крышей, решил Рахман.

— Смотри, — сказал он жене, — корми досыта Фазала — видишь, какой он худенький.

— Ты что, с ума спятил?

— Делай, как тебе говорят.

Жена покорилась, и Фазал в первый день ел столько, что глаза его чуть не выскочили из орбит. На другой день он ел поменьше. На третий — еще меньше. А на четвертый потянулся к еде уже не от голода, а по привычке. Рахмана это радовало. Потом он устроил Фазала в школу. Но страх перед муллой так крепко сжимал сердце мальчика, а постоянный голод и нескончаемые побои в приюте так выпрямили извилины его мозга, что, просидев в школе восемь лет, он не смог продвинуться дальше четвертого класса. В конце концов Рахману надоело все это, и он забрал мальчика из школы. Получив свободу, Фазал несколько дней ходил счастливый. Потом он начал помогать по хозяйству: мыл посуду, носил с базара продукты. Вместе со своими сверстниками Фазал воевал с мальчишками из соседних переулков и обучился отборным ругательствам. Иногда Рахман посылал его в город продавать жареные семечки мунго или плоды сангхары. Но так как он не был силен в арифметике, то не приносил домой даже паи. Плоды сангхары продавались обычно по две штуки за ана, но он отдавал за ана когда один плод, а когда целых четыре. Порой, получив с покупателя ана за полфунта семечек мунго, он два отдавал сдачи. Иногда, уже получив несколько пайс с покупателей, он забывал об этом и так приставал к ним, что те принимались жестоко колотить его. Несколько раз полицейский отнимал у Фазала корзину и отводил его в участок.

Как-то раз бандит, живший около вокзала, вознамерился сделать Фазала своим сообщником. Чтобы задобрить мальчика, он подарил ему красный шелковый платок. Узнав, откуда взялся у Фазала платок, Рахман отыскал бандита и расправился с ним по заслугам, за это ему самому пришлось спасаться от полиции: Рахману предложили либо заплатить штраф пятнадцать рупий, либо отсидеть семь дней в участке. Жена продала серьги и браслеты, заложила знакомому патану приготовленное к зиме новое одеяло и внесла штраф.

Так прошли еще два года. Наконец Фазал по рекомендации Рахмана поступил на работу в типографию господина Асфии. Ему было восемнадцать, и потому в жилах его кипела горячая кровь. Большие сильные руки Фазала двигались с такой быстротой, словно они хотели как можно скорее создать что-то значительное. Платили Фазалу двенадцать рупий в месяц. Надо сказать, что работал он, как машина. Порой во время работы Фазал вспоминал о двенадцати рупиях, и сердце его радостно трепетало, по всему телу пробегали мурашки. Мысль эта не давала покоя, точно муравьиные укусы. Двенадцать рупий! Двенадцать рупий! Двенадцать рупий! Кончая работу, он выходил на улицу, и двенадцать рупий, казалось, обступали его со всех сторон. Теперь он сможет купить себе рубашку, брюки или шарф. Он сделает себе английскую прическу… и… и… Да! Теперь он сможет купить себе сладостей. Вот получит деньги и купит сразу две дюжины апельсинов. Потом пойдет в ресторан «Соединенные провинции» и съест сразу пять порций жаркого. Думая об этом, он начинал работать еще усерднее и, увлекшись, тихонько мурлыкал песенку. «Молодо-зелено, — говорили про него старые рабочие. — Станет старше — уж не будет так распевать. Что ему? Не женат, забот никаких. Пусть себе поет. Ведь в этом мире песне так тесно».