Когда поют сверчки

Тем временем Чарли вернулся к столу и, взяв Энни за руку, провел сияющую улыбкой девочку к танцполу. Там он опустился на одно колено, но и в таком положении ее голова оказалась лишь немного выше его плеча. Одной рукой Чарли обнял Энни за талию, а другую отвел в сторону на уровне груди. Девочка прижала свою ладошку к его руке, другую положила ему на плечо и, не переставая ослепительно улыбаться, плавно двинулась по кругу.

К середине песни взгляды всех, кто сидел в зале, были прикованы к этой необычной паре. Синди взяла меня за руку, но я не замечал этого, пока случайно не опустил глаза. Слегка покачивая головой в такт мелодии, она неотрывно смотрела на Чарли и девочку, вбирая в себя и эту удивительную картину, и все вокруг.

Этот танец был прекраснее всего, что я когда-либо видел.

Потом я расплатился с Дэвисом деньгами Чарли, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы осторожно высвободить свою руку из пальцев Синди. Когда Дэвис отошел, я сложил руки на коленях. Мое движение заставило Синди опомниться, она смутилась и стала комкать лежавшую перед ней салфетку. В дальнем углу ресторана Термит закурил еще одну сигарету, бросил на стол несколько мятых бумажек и, залпом допив газировку, быстро вышел.

* * *

Я заглушил двигатель, и мы проводили Энни и Синди до дверей дома. На прощание Энни крепко обняла ноги Чарли и сказала:

– Большое спасибо, мистер Чарли. Все было очень здорово.

Чарли улыбнулся.

– Спокойной ночи, Энни.

Девочка прижала палец к губам и, прищурившись, слегка наклонила голову к плечу – было похоже, что она хочет, но не решается задать вопрос. Чарли, ожидавший каких-то ответных слов, сразу заметил возникшую паузу.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить?

– Нет… то есть – да. Я хотела спросить, мистер Чарли, это… очень тяжело… не видеть?

Усевшись по-турецки на нижнюю ступеньку крыльца, Чарли бережно взял руки Энни в свои. Девочка села напротив, так что ее коленки прижались к его голеням. Лампочка под козырьком крыльца была слабой, но ее свет ложился на плечи обоих как легкая позолота.

– Давай-ка я расскажу тебе одну историю, – начал Чарли. – Примерно двадцать веков назад жил в Иерихоне один слепой по имени Вартимей. Каждый день он сидел перед городскими воротами, где проходило множество людей, ведь, если ты слеп и вынужден просить милостыню или хочешь привлечь чье-то внимание, лучшего места не найти.

– Это как те люди, которые стоят у светофоров с картонными плакатиками? – перебила Энни.

– Вроде того, – согласился Чарли и, достав из заднего кармана красный носовой платок, стал аккуратно складывать его на колене. – Вартимей сидел у городских ворот много лет. Его знал почти весь город, и я уверен – за эти годы он изрядно надоел жителям Иерихона своими воплями. Но что еще остается слепому? Если он не будет кричать и вопить, прося милостыню, его никто не заметит, и тогда он просто умрет от голода. – Чарли приложил сложенный в несколько раз платок к глазам Энни. – Вот, подержи, а я завяжу…

Энни крепко зажмурилась и прижала платок к глазам, и Чарли завязал концы у нее на затылке.

– Теперь представь себе, что ты – старый слепой Вартимей, который кричит и шумит у городских ворот и который давно стал для всех жителей как чирей на… на афедроне.

– А что такое афедрон? – снова перебила его девочка.

Чарли рассмеялся.

– Это то, на чем сидят.

Я смотрел на них и улыбался. Синди шагнула ближе ко мне и слегка коснулась меня плечом.

– И вот однажды, – продолжал Чарли, – Вартимей услышал, что по дороге идет большая толпа. А надо сказать, что этот слепой старик слушал обрывки разговоров и прекрасно знал все, что происходило в то время в Палестине – совсем как ведущие программ новостей Си-эн-эн или ФОКС. И вот когда толпа приблизилась к городским воротам, Вартимей вскочил, замахал руками и завопил во всю мочь… – Чарли сделал паузу. – А знаешь, что он кричал?

Энни затрясла головой.