Когда поют и танцуют

И к тому же, как внушила ей мать, отдыхающие, которые приезжают сюда летом, «такие простые». Но сегодня, идя по бульвару в теплом вечернем воздухе, вдыхая запах моря, она устыдилась этой мысли, ей не хотелось, чтобы люди подумали, что она выросла снобом — живи и дай жить другим, как любил говорить м-р Карри. У сидевших в шезлонгах или парами прогуливавшихся по набережной людей был абсолютно милый и респектабельный вид. Были тут и женщины постарше и семьи с хорошо воспитанными детишками — это был маленький курорт для избранной публики, и на экскурсионные автобусы здесь посматривали с неодобрением.

Но м-ра Карри нигде не было видно. На пляже не было ни одного фотографа. Она медленно шагала по приморскому бульвару, поглядывая по сторонам. Рядом с возведенным в память о войне монументом был бассейн, где дети могли пускать кораблики, а вдоль сада отеля «Рэйнклифф» тянулась лужайка для гольфа. Право, подумала она, нужно приходить сюда почаще, здесь, право, так приятно летом, я так много упустила.

Дойдя до лужайки для гольфа, она остановилась — ей не хотелось возвращаться домой, в свою довольно темную гостиную — она не испытывала никакого желания в середине июля заниматься изготовлением абажуров. Нет, она сядет на одну из зеленых скамеек рядом с той пожилой парой и будет упиваться ароматами вечера. Потом она услышала музыку. Через минуту она узнала ее. Эта мелодия часто раздавалась за закрытой дверью комнаты м-ра Карри.

И тут она увидела м-ра Карри — там, напротив отеля и лужайки для гольфа. В черном ящике помещался старинный граммофон с трубой, стоявший теперь на тротуаре. Рядом с ним в своей сдвинутой чуть-чуть набекрень шляпе, с тростью под мышкой и своей неизменной бутоньеркой, стоял м-р Карри. Мелодичным, хотя довольно хриплым голосом он пел песню, приплясывая на месте замысловатой чечеткой, и его маленькие ножки быстро и изящно двигались в такт музыке.

Чувствуя, что краснеет, Эсме Фэншоу прикрыла рукой лицо: ей хотелось спрятаться от него, она отвернулась к морю, а у нее в ушах все звучала сентиментальная мелодия. Но все внимание м-ра Карри было поглощено небольшой толпой, собравшейся вокруг него. Один или два прохожих перешли на другую сторону улицы, чтобы посмотреть, как танцует м-р Карри, на пожилом лице которого застыла неподвижная улыбка. У его ног стояла шляпа, в которую люди бросали монеты, и когда пластинка кончилась, он наклонился, аккуратно перевернул ее и снова начал танцевать. Когда закончилась вторая песенка, он сложил граммофон и двинулся по бульвару дальше, чтобы начать свое выступление с самого начала.

Она сидела на зеленой скамье с чувством дурноты и легкого головокружения, сердце у нее громко стучало. Она подумала о матери и о том, что она бы сказала, и в какое глупое положение она попала, потому что люди, несомненно, знали, полгорода видело м-ра Карри. Звуки его музыки плыли по бульвару в вечернем воздухе. Почти совсем стемнело, и море катилось к берегу, покрывая гальку.

Надо пойти домой, думала она, и выставить на тротуар все пожитки из комнаты м-ра Карри и запереть входную дверь; она думала, что надо вызвать полицию или дядю Сесила или пойти к соседям. Он ее унизил, обманул, оскорбил, и она чуть не плакала от стыда.

Но потом, некоторое время спустя, она подумала, что, собственно, она хотела сказать этим «от стыда». М-р Карри не сделал ничего бесчестного. Он не говорил ей, чем он занимается в летнее время, он не врал. Может, он просто скрывал это от нее, потому что она могла отнестись к этому с неодобрением. Это было его личное дело. И, разумеется, в зимнее время он, несомненно, занимался продажей моющих средств, которые он разносил по домам. Он платил за квартиру. Он был аккуратен и опрятен, он был приятный собеседник. Так чего же бояться?

Совершенно внезапно она прониклась жалостью к нему, и в тот же самый миг он превратился в ее глазах в романтическую фигуру — он хорошо танцевал и его пение было не лишено стиля. Может, он выступал в мюзик-холле и у него замечательное прошлое, и кто она такая, Эсме Фэншоу, чтобы презирать его? Какие таланты водились за ней? Или она тоже зарабатывала на хлеб тем, что дарила веселье другим?

— Я тебе говорила, Эсме. Ну, что я тебе говорила?

— Что говорила, мама? Что ты хочешь сказать мне? Отчего ты не оставишь меня в покое?

Ее мать безмолвствовала.

Тогда она тихонько взяла свою сумочку и, покинув зеленую скамейку и приморский бульвар, пошла темными улочками жилых кварталов, мимо садов, сладко пахнувших розами и левкоями, мимо раскрытых окон, к Парковому проезду. Придя домой, она сняла соломенную шляпу, но осталась в белом пикейном платье — вечер был такой теплый. Она пошла в кухню, сварила кофе и поставила его на поднос вместе с тарелкой сэндвичей и тарелкой печенья. Вскоре пришел м-р Карри, и она сказала ему:

— Идите, закусите немножко со мной. Уверена, вам это не помешает, уверена, что вы устали.

И по его лицу она увидала, что он знает, что она знает.