Когда пируют львы. И грянул гром

Проносясь мимо фургона, Шон гикнул; девушки засмеялись и прокричали в ответ что-то неразборчивое – слова унес ветер.

– Догоняй, Деннис! – крикнул Шон, обгоняя спокойно трусивших всадников.

Лошадь Денниса вскинулась на дыбы и пустилась вскачь, догоняя Шона. Гаррик поскакал следом за ними.

Прижавшись к лошадиным шеям и подобрав поводья, как настоящие жокеи, они быстро домчались до перекрестка. Тут им повстречался фургон Эразма.

– Карл! – закричал Шон. – Ну что, друг, поймаем Кечвайо?!

Все вместе они въехали в Ледибург – раскрасневшиеся, хохочущие, возбужденные и счастливые в ожидании праздника, танцев и кровавой охоты.

Город бурлил. Улицы были забиты фургонами и лошадьми, между которыми сновал народ: мужчины, женщины и девушки, а также слуги; здесь же вертелись собаки всех размеров и мастей.

– Мне надо заскочить в лавку Пая, – сказал Карл. – Поехали со мной, это ненадолго.

Они привязали лошадей и вошли в лавку. Шон, Деннис и Карл вели себя шумно, разговаривали громко. Они же мужчины, большие, опаленные солнцем, исхудалые мужчины, с крепкими от тяжелой работы мускулами… правда, еще не вполне уверенные в том, что они мужчины. Вот и старались держать себя уверенно и развязно, смеялись громче, чем нужно, ругались, когда не слышит отец, ведь тогда никто не узнает об их сомнениях.

– Что ты хочешь здесь покупать, а, Карл?

– Сапоги.

– Так на это уйдет целый день – надо же примерять как следует. Пропустишь самое интересное.

– Да еще часа два ничего не начнется, – возражал Карл. – Подождите меня, а, парни?

Любоваться Карлом, примеряющим на скамейке сапоги на свои огромные лапы, – это зрелище не для Шона. И он пошел по магазину, разглядывая товары, в беспорядке лежащие на полках. Его взгляду представали груды рукояток для лопат и прочего инструмента, стопки одеял, мешки с сахаром, солью и мукой. Далее следовали полки с бакалейными товарами, отдельные полки с одеждой, плащами, женскими платьями, керосиновые лампы разных видов, под крышей висели седла. И все это было пропитано каким-то особым духом лавки товаров повседневного спроса – смешанным запахом парафина, мыла и свежих тканей.

Голубя тянет к голубятне, железо – к магниту… А Шона ноги сами привели к стойке с винтовками у дальней стенки помещения. Он взял в руки карабин Ли-Метфорда, попробовал затвор, погладил деревянное ложе, взвесил в руках, чтобы почувствовать, легко ли с ним управляться, потом вскинул к плечу.

– Здравствуй, Шон, – вдруг сказал кто-то застенчиво.

Шон прервал свои ритуальные манипуляции и поднял голову.

– А-а-а, это ты, Строберри Пай[15], – улыбаясь, сказал он. – Как дела в школе?

– А я уже окончила школу. В прошлом году.

Одри Пай цветом лица и волос пошла в родителей – правда, с маленькой разницей: волосы у нее были не рыжие, а чуть потемнее, отливали медью с искорками. Не сказать чтобы она была хорошенькая с ее широким и плоским лицом, зато кожа такая, что редко встретишь у рыжеволосых: кремового цвета, как сливки, и чистая, без единой веснушки.

– Хочешь что-то купить, Шон?

Шон поставил карабин обратно на стойку.

– Да нет, просто смотрю, – ответил он. – А ты что, работаешь в лавке?

– Да, – ответила она и опустила глаза под испытующим взглядом Шона.

Прошел уже год с тех пор, как он видел ее в последний раз. А за год многое может измениться. Изменения видны были и у нее под блузкой, и говорили они о том, что она больше не ребенок. Шон оценивающе разглядывал ее всю, а когда она бросила на него быстрый взгляд и увидела, куда он смотрит, прозрачная кожа ее вспыхнула маковым цветом. Девушка быстро повернулась к подносу с фруктами:

– Хочешь персик?

– Спасибо, – ответил Шон и взял один.

– Как поживает Анна? – спросила Одри.

– А почему ты меня об этом спрашиваешь? – нахмурился Шон.

– Ты же ее парень, разве нет?

– Кто тебе об этом сказал? – рассердился Шон.

– Все знают.

– Все ошибаются. – Шону очень не понравилось предположение, что он принадлежит Анне. – Я ничей, поняла?

– А-а-а… – Одри секунду помолчала. – Анна, наверно, приедет сегодня вечером потанцевать, как думаешь?

– Очень может быть, – сказал Шон. Вонзив зубы в покрытый легким пушком золотистый плод, он внимательно посмотрел на Одри. – А ты придешь, Строберри Пай?

– Нет, – печально ответила Одри. – Папа меня не отпустит.

Сколько ей лет? Шон быстренько подсчитал в уме… На три года моложе. Значит, шестнадцать. И Шон пожалел о том, что не увидит ее на танцах.

– Жаль, – сказал он. – Мы могли бы повеселиться.

Произнеся слово «мы», он как бы соединил их в одно целое, и она снова смутилась.

– Тебе понравился персик? – спросила она первое, что пришло в голову.

– Мм…

– Из нашего сада.

– Ну да, кажется, узнаю этот вкус, – улыбнулся Шон, и Одри рассмеялась:

– Знаю, ты когда-то воровал у нас персики. Папа сразу догадался, что это ты. Все время грозился поставить в дыре капкан.

– Надо же, а я и подумать не мог, что он знает про дыру. Мы же каждый раз маскировали ее.