Когда опускается ночь

Нанина решила, что довольно сказать ему, не вдаваясь в подробности, что сейчас она состоит сиделкой при больном и поэтому не имеет возможности подолгу просиживать в студии. Лука Ломи выразил большую досаду, что не сможет заполучить ее в натурщицы, — похоже, он и вправду расстроился, — и изо всех сил попытался убедить ее, что при желании она смогла бы найти время и ухаживать за больными, и позировать ему. Чем сильнее она возражала против его уговоров и посулов, тем упорнее он их повторял. Когда Нанина вошла, он смахивал метелочкой из перьев пыль со своих любимых статуй и бюстов, накопившуюся после его долгого отсутствия, и во время разговора продолжил это занятие, а тем временем придумывал все новые доводы, чтобы заставить Нанину пересмотреть свое решение и согласиться позировать для его новых скульптур, и неизменно получал на них вежливый, но решительный отказ с извинениями; так они и двигались по мастерской в сторону выхода — он впереди, она следом.

Очутившись у дверей, Лука остановился, не договорив очередного довода, перед статуей Минервы. Он уже обмахнул ее, но с нежностью вернулся обмахнуть снова. То было его любимое произведение, единственный оставшийся у него хороший портрет покойной дочери (пусть и считалось, что это скульптура на античный сюжет). В память о Маддалене он отказался расставаться со скульптурой и сейчас, приблизившись к ней с метелкой в руке во второй раз, рассеянно умолк и встал на табурет, чтобы взглянуть на лицо поближе и сдуть несколько пылинок со лба. Нанина сочла это удачным поводом избежать дальнейших настойчивых уговоров. И собралась было выскользнуть за дверь, коротко попрощавшись, когда вырвавшийся у Луки Ломи возглас заставил ее застыть на месте.

— Гипс! — вскричал мастер, приглядевшись к волосам статуи там, где они спускались на лоб. — Здесь гипс!

Он поспешно достал перочинный нож и извлек крошку белого вещества из бороздки между двумя завитками у самой кромки волос.

— И верно, гипс! — взволнованно воскликнул он. — Кто-то делал слепок с лица моей статуи!

Он спрыгнул с табурета и с гримасой подозрительности оглядел все уголки мастерской.

— Я этого так не оставлю, — процедил он. — Статуи оставались на попечении Рокко, и он в ответе, если кто-то крал слепки с какой-то из них. Сейчас же потребую у него объяснений.

Нанина поняла, что он ее не замечает, и решила, что настал удачный момент осуществить задуманное и уйти. Она открыла дверь мастерской и по меньшей мере в двадцатый раз выразила сожаление, что не сможет позировать ему.

— Я тоже сожалею, дитя мое, — отозвался скульптор, с досадой оглядываясь в поисках шляпы.

По всей видимости, он нашел ее, едва Нанина вышла, поскольку она услышала, как он кричит работнику в дальней части мастерской, чтобы тот, если его будут искать, говорил, что он ушел к патеру Рокко.

Глава VI

Когда Нанина наутро встала с постели, сильный приступ мигрени и ощущение подавленности и разбитости напомнили ей, что необходимо следовать совету врача и ради сохранения здоровья чаще бывать на свежем воздухе и ходить пешком. До начала ежедневного дежурства во дворце д’Асколи оставалось еще более двух часов, и она решила потратить свободное время на утреннюю прогулку за городом. Ла Бьонделла с удовольствием присоединилась бы к ней, но ей недавно поступил большой заказ на салфеточки и теперь предстояло весь день сидеть дома за работой. Вот почему, когда Нанина вышла из дома, ее единственным спутником был ученый пудель Скарамучча.

Нанина вышла на окраину кратчайшей дорогой, а пес трусил рядом, как всегда настороженный, время от времени нежно тыкался большим круглым носом ей в руку и то и дело, чтобы привлечь ее внимание, забегал вперед и лаял. Однако все его старания остались незамеченными. Нанина снова задумалась обо всем, что сказал накануне врач у постели Фабио, а эти мысли повлекли за собой другие, не менее важные, связанные с загадочной историей встречи молодого дворянина с Желтой маской. Поглощенная всем этим, она не обращала внимания на ужимки пса. Даже красота утра тщетно взывала к ней. Нанина ощущала свежесть прохладного ароматного воздуха, но едва ли замечала прелестную голубизну неба и яркий солнечный свет, придававшие живость и праздничность даже самым обыденным предметам вокруг нее.

Нанина бродила так целый час, устала и стала искать тенистое местечко, где можно было бы отдохнуть.