Когда она была плохой

— Какое славное утро! Поплавать — все равно что полетать во сне.

— Ты меня до смерти перепугала! — сказал я.

— Каким образом?

— Ты еще спрашиваешь! Ведь ты пропала!

— Нет, я не пропадала. Я плавала — вон там. — Она сделала пару шагов, переваливаясь как утка, села рядом и сняла ласты. Ее бикини было сделано из однотонной полупрозрачной материи.

— А акулы? — напомнил я. — Ты была далеко от судна. Ты бы не успела доплыть до яхты, если бы вдруг появилась акула.

— Но здесь очень мало акул, — с искренним недоумением сказала она. — Люди думают, что океан нашпигован ими, как хлеб изюмом. За девятнадцать дней на плоту я видела всего двух акул.

— Я спал. Паруса были подняты, рулевое управление не застопорено… Судно могло пуститься в плавание самостоятельно.

— Вон, смотри, — сказала она, показывая вперед. Я увидел, что кливер зарифлен. — Смотри сюда! — Она махнула рукой в сторону безоблачного лазурного неба. — И посмотри на себя, дурачок!

И, запрокинув голову назад, рассмеялась. Кристин, которая обычно была столь скупа на улыбки, сейчас смеялась от всей души.

Все еще продолжая улыбаться, она поднялась и взяла меня за руку.

— Я решила: я хочу, чтобы мы стали любовниками.

Мы спустились вниз и оставались там до обеда. Как я и предполагал, она оказалась до чрезвычайности чувственной и возбудимой и на удовольствие иной раз реагировала как на боль. Она и в сексе была самоуглубленной, почти целиком ушедшей в себя.

После этого мы ели сандвичи с сыром и пили теплое пиво, затем разложили на палубе морские карты и стали изучать их.

Море по-прежнему оставалось безмятежным и походило на бескрайнюю поверхность расплавленного металла, однако кое-где стали появляться облачка, которые поднимались над горизонтом на востоке, скользили по высокому своду неба и исчезали за западной линией горизонта.

Мы обогнули западную оконечность Кубы, вошли в Юкатанский пролив и теперь находились где-то поблизости от места, где Кристин была подобрана и спасена.

— Вот ты видела проблесковый свет. За тридцать минут до того, как «Буревестник» разбился, — сказал я. — Каков был интервал?

— Был не проблесковый, а мигающий свет.

— Но ты же говорила — проблесковый.

— Да, говорила. Разве ты не можешь понять, почему я врала? Все, что у меня осталось в этом мире, — это знание места, где разбился «Буревестник». Почему я должна была сказать тебе правду?

— Эта правда мало что проясняла.

— Я вообще ничего не хотела прояснять.

— О'кей. Тогда дай мне интервалы вспышек, пеленг мачка по компасу и компасный курс «Буревестника» в тот момент.

— Я уже все сделала, — ответила она. — Я определила это, когда мы были во Флориде, вскоре после того, как ты купил карты и лоции. Я знаю, где находится «Буревестник».

— Черт возьми, так скажи мне тогда!

Она порылась в картах, отобрала две из них, развернула и прикрепила какой-то лентой к противоположному сиденью. Одна из них представляла собой мелкомасштабную карту западной части Карибского моря от Белиза до Ямайки и от Ямайки до Панамы. Вторая была более крупномасштабной, составляла как бы часть первой и с большими подробностями изображала отмели Калаверы, Марии Магдалены и Нативити. Обе карты были выдержаны в голубых тонах разных оттенков, с нанесенными изобарами — точечными и пунктирными линиями с изображением глубин; темно-синий цвет означал глубину более трех тысяч морских саженей, синий — менее трех тысяч, светло-синий — менее тысячи и так далее, до бледно-голубого; точками были оконтурены места, которые поднимались над водой в момент отлива.

Я приложил стрелки своего компаса к карте: отмели Калаверы и Марии Магдалены были приблизительно параллельны друг другу, их разделяли девятнадцать миль; отмель Нативити была северо-западнее и находилась примерно в двадцати пяти милях от северных оконечностей двух других.

— Ты, конечно, наврала и про то, что от маяка плыть тридцать минут.

— Да, — кивнула она.

— Ты увидела мигающий свет здесь, на отмели Калаверы. Ваше судно находилось здесь, — я постучал пальцами по карте, — возле отмели Нативити.

— Верно.

— Я думаю, должен быть маяк и на Нативити.

— Там его нет.

— Кристи, нам бы следовало купить более подробную карту этого участка.

— Не было, — ответила она. — Я спрашивала в Майами.

Некоторое время я изучал карту. Отмель Нативити была вытянутой формы, с тремя крохотными рифами в самом центре. Глубина отмели колебалась от нуля до двенадцати морских саженей в момент отлива. На отмели Калаверы и Марии Магдалены претендовал Гондурас, что было достаточно нелепо: суши там не хватило бы даже для футбольного поля.

Я измерил стрелками компаса протяженность отмели Нативити и определил, что она составляет около пяти морских миль, ширина нигде не превышает трех миль и почти вся она находится под водой. Весьма обширная площадь, чтобы искать небольшое суденышко.

— Дело выглядит нелегким, — заключил я.

— Я знаю. Но у нас уйма еды, воды и времени.

— Ты должна рассказать мне и другие подробности.

— Других подробностей нет.

— Все, что ты вспомнишь о той ночи… малейшую деталь.

Она медленно покачала головой.