Когда Ницше плакал

Было четыре часа дня, и он чуть не развернулся и не ушел, будучи уверенным — и надеясь, — что она на работе. Но она была дома. Она явно была шокирована его появлением и стояла, молча уставившись на него. Когда он спросил, можно ли ему войти, она пригласила его в дом, окинув смущенным взглядом соседские двери. В ее присутствии ему сразу же стало легче. Шесть месяцев прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз, но ему, как и раньше, было легко выговариваться ей. Он рассказал ей обо всем, что случилось с тех пор, как он уволил ее: встреча с Ницше, постепенная трансформация, происшедшая с ним, решение претендовать на свободу и уйти от Матильды, от детей, его последняя немая встреча с Бертой.

«И теперь, Ева, я свободен. В первый раз за всю мою жизнь я могу делать все, что я хочу, идти, куда я хочу. Скоро, возможно, сразу после нашего разговора, я поеду на вокзал и выберу, куда ехать дальше. Даже сейчас я не знаю, куда я поеду: может, на юг, к солнцу, может, в Италию».

Ева, женщина довольно разговорчивая, обычно отвечала целой речью на каждое его предложение, но сейчас, что удивительно, сохраняла молчание.

«Разумеется, — продолжал Брейер, — я буду одинок. Ты знаешь, какой я. Но я смогу знакомиться со всеми, с кем захочу».

В ответ от Евы — ни слова.

«Или приглашу старого друга составить мне компанию в путешествии по Италии».

Брейер не мог поверить своим словам. Вдруг перед его глазами возникли его голуби, они заполняли собой все небо и все они кишели у окна его лаборатории, возвращаясь обратно в свои клетки.

Ева не отвечала на его инсинуации. Это напугало его, но и принесло облегчение. Она начала задавать ему вопросы.

«О какой свободе ты говоришь? Что ты имеешь в виду под словосочетанием „непрожитая жизнь“? — Она недоверчиво покачала головой. — Йозеф, я мало что понимаю. Я всегда мечтала иметь твою свободу. Какую свободу могла иметь я? Когда тебе приходится думать о том, как расплатиться с мясником, у тебя не хватает времени думать о свободе. Ты хочешь освободиться от своей профессии? Посмотри, чем занимаюсь я! Когда ты меня уволил, я была вынуждена принять любое предложение, и теперь единственная свобода, о которой я мечтаю, — это свобода не работать в ночную смену в Главной больнице Вены».

«Ночная смена! Вот почему она дома в такое время», — подумал Брейер.

«Я предлагал тебе помочь устроиться на другую работу. Ты не отвечала на мои послания».

«Я была шокирована, — ответила Ева. — Я получила хороший урок: рассчитывать можно только на себя и ни на кого другого». Только сейчас, впервые за все это время, она подняла голову и заглянула Брейеру прямо в глаза.

Брейер вспыхнул от стыда, что не защитил ее, и начал просить у нее прощения, но Ева заторопилась сменить тему, заговорив о своей новой работе, свадьбе ее сестры, здоровье ее матери, отношениях с Герхардом, молодым юристом, с которым она впервые встретилась, когда он лечился в госпитале.

Брейер знал, что своим визитом компрометирует ее, и собрался уходить. У дверей он неловко протянул ей руку и начал задавать вопрос, но заколебался, — а имеет ли он теперь право общаться с ней в том же фамильярном тоне? Он решил рискнуть. Хотя было ясно, что близости между ними уже не существовало, пятнадцать лет дружбы так просто вычеркнуть было нельзя.

«Ева, я сейчас уйду. Но, пожалуйста, позволь мне задать тебе один последний вопрос».

«Спрашивай, Йозеф».

«Я не могу забыть то время, когда мы были близки. Помнишь, однажды, поздно вечером, мы сидели в кабинете и проговорили целый час. Я рассказал тебе, как отчаянно и неудержимо меня тянет к Берте. Ты сказала, что боишься за меня, что ты мой друг, что ты не хочешь, чтобы я разрушил свою жизнь. Потом ты взяла мою руку, как сейчас я беру твою, и сказала, что ты готова сделать все, что угодно, все, что бы я ни попросил, только бы спасти меня. Ева, не знаю сколько раз, наверное, сотни, я вспоминал этот наш разговор. Ты не представляешь, что это для меня значит, как часто я жалел, что отделался отговорками. А спросить я тебя хочу вот о чем — это, наверное, несложный вопрос: были ли твои слова искренними? Должен ли я был ответить тебе?»

Ева высвободила свою руку, положила ее Брейеру на плечо и, запинаясь, произнесла: «Я не знаю, что сказать, Йозеф. Я не буду лгать. Прости, что я так отвечаю на твой вопрос, но во имя нашей былой дружбы я должна быть честной. Йозеф, я не помню этого разговора!»

Два часа спустя Брейер обнаружил себя в вагоне второго класса, несущего его в Италию.

Он понял, как важно для него было весь этот последний год иметь за своей спиной Еву в качестве подстраховки. Он рассчитывал на нее. Он всегда был уверен, что она придет к нему на помощь по первому же его зову. Как она могла забыть?