Ощутила, что Ани трясет ее за плечи, а лицо мокрое – то ли от выплеснутой дочерью воды, то ли от слез.
- Ты снова кричала. Опять кошмары? – сонное лицо Ани выражало крайнюю степень встревоженности.
- Ничего, все хорошо, - улыбнулась Хэл, - ложись спать.
- Если это снова повторится, пойдешь к психотерапевту, ты поняла? – Ани встала с постели и, выключив лампу, вышла из спальни.
Хэл откинулась на подушку, закрыла глаза и решила записаться на прием к специалисту уже завтра.
Утро принесло головную боль. Зажмурившись, чтобы свет не раскололся в голове на тысячу острых осколков, Хэл опустила жалюзи и задернула шторы. Как назло, весна решила-таки явиться: солнце светило ярко, на чистом небе не нашлось ни облачка. Птицы пели, распускалась молодая трава.
«Как странно» - подумала Хэл. Еще совсем недавно отчаянно хотелось тепла, хотелось выбраться из страны льдов, почувствовать, как на коже гуляют молодые солнечные лучи, а теперь вот – в это утро весна не в радость.
Ани ушла в школу, оставив на столе накрытый тарелкой бутерброд и записку, где было всего одно слово: «Поешь!».
Аппетита не было. Хэл заставила себя позавтракать, параллельно обзванивая специалистов – и к одному даже записалась на прием.
***
- Все они продаются, - голос у Кая громкий, ехидный. – У каждой своя цена.
Он и не думает скрывать от меня свои мысли. Посматривает лениво, иногда подзывает подойти поближе, усаживает на колени, словно публично заявляет о праве собственности. Мне не хватает клейма на лбу: появись оно, возможно, Кай перестанет нервничать. Ключевое слово – возможно.
Кай сидит в зале с Йеном – одним из приятелей. Они пьют виски, заедают напиток ломтиками апельсина. Беседуют, рассуждая о жизни. О женщинах.
Я стою на кухне – мажу бутерброды на утро для Ани. Широким ножом достаю из банки шоколадную пасту, размазываю по нескольким ломтям хлеба, кладу сверху дольки банана, накрываю один ломоть вторым. Слушаю разговор о продажности женщин и пытаюсь удержать на лице приклеенную улыбку. Спина напряжена – как и всегда. Страшно сделать что-то не то: глянуть не так, не растянуть губы шире, когда того потребует момент. Боюсь, что снова начнется скандал. С Каем никогда не знаешь, чем обернется мирный с виду вечер.
- Не знаю, не знаю, - отвечает Йен. – Большинство, возможно, но все…
- Да что там знать! – категорично рубит рукой Кай. – Взять хоть мою Хэл: с виду такая тихоня, скромница, но, предложи ей кто пару тысяч – еще неизвестно, что скажет.
От сказанных слов бросает в пот. Чувствую, как струйка стекает по спине. В животе будто застревает раскаленный прут: не вдохнуть, не шевельнуться.
Йен поворачивается, покачивая снифтер на ладони. Едкая янтарная жидкость в бокале плещет, идет рябью. Йен смотрит на меня с раздумьем, в глазах томится изрядная доля жалости. Приятель Кая не глуп и прекрасно видит все мои пустые ужимки. Я растягиваю губы, в тщетной попытке перевести грубость Кая в шутку. На самом деле мне хочется бросить на пол стеклянную банку с пастой, затопать ногами, уподобившись самой настоящей истеричке. Заорать, что я не такая! Что не продаюсь: ни за пару тысяч, ни за сто.