Когда мы встретимся вновь

— Я уже рассказал тебе всё, что знал сам, — вдохнул он ворвавшийся в окно свежий воздух полной грудью. — Сейчас он пьёт какие-то тяжёлые препараты, потом по результатам анализов, скорее всего понадобится ещё курс химиотерапии или два. А потом только ждать и молиться, чтобы не было рецидива.

— Сколько ждать?

— Обычно года через два уже можно с уверенностью сказать, что болезнь отступила.

— А рецидив? — ковыряла облупившуюся краску на подоконнике Эрика.

— Рецидив — это, считай, приговор. Там уже только пересадка костного мозга. И я вчера звонил в клинику — в имеющейся базе данных донора не нашли. А уезжать в Америку он не хочет. Или, возможно, не хотел, — отложил Майк нож, — потому что сначала решил найти тебя. Я не знаю, что его держало. У нас не принято это — делиться личным. А Илья всегда был молчаливым, замкнутым. Да, кому я это рассказываю, — махнул он рукой.

Эрика слушала молча.

И всё, что она слышала — ей не нравилось.

Нет, нет, нет и нет. Она не могла его потерять. И, конечно, не собиралась держать, если для лечения ему нужно будет уехать. Но думать о том, что придётся снова расстаться, на что явно намекал Майк, не могла. Как пока не могла без слёз видеть и его лысую голову. Хотя Илье шло. На удивление шло. Он казался взрослее своих лет, серьёзнее, хотя куда уже серьёзнее. А ещё смотрелся интереснее. Словно из гадкого утёнка превратился в лебедя. Правда именно она этого «лебедя» Эрика видела в нём всегда.

Только исполнилось одно заветное желание, что она шесть лет подряд загадывала под бой курантов, как тут же появилось новое.

«Мы не потеряем тебя в новом году, родной мой. Не потеряем!» — уговаривала она пузырьки шампанского в бокале и всё же прослезилась, глянув на тарелку напротив. Непустую тарелку, возле которой видела его широкую ладонь.

В отличие от осторожничающего Данилки, Глафира, кажется, была без памяти влюблена в них обоих: и в Илью, и в Майка. Но она всё же так и уснула у Ильи на руках, не дождавшись полночи. И глядя на её безмятежное личико, Илья благостно улыбался, но не разрешил её будить. Так и держал спящую дочь на руках пока сидели за столом. Потом сам уложил её в кровать. Поцеловал уставшего Данилку, уснувшего едва коснулся головой подушки.

В обнимку с Эрикой они пошли провожать до машины Майка.

А потом, наконец, остались одни.

Одни настолько, чтобы эти шесть лет разлуки выплеснуть за одну ночь. И не только словами. Его губы были куда убедительнее слов, а руки — куда откровеннее любых признаний.

Глава 54. Эрика

— Ты должен знать, — прошептала Эрика в его взмокшую шею, когда очередной раз отскрипел своё несчастный старенький диван, — что я… — и не смогла сказать про Алого.

Алый, конечно, звонил, убедиться, что у них всё в порядке. Но Эрика, закрывшись в Нининой комнате с телефоном, не сказала и ему про Илью.

Не сегодня. Не сейчас. Сегодня всё и так было слишком хорошо и слишком плохо одновременно.

— Алый? — переспросил Илья, всё ещё поражая Эрику своей способностью понимать без слов.

Она молча кивнула. И закрыла глаза, не в силах видеть, как на его лице заиграли желваки. Делать ему больно — вот что в этой правде было невыносимее всего.

— Не могу похвастаться, будто знал, что это Алый. Но шесть лет я пытался смириться с тем, что ты вышла замуж. Пытался и не мог. И только после разговора с твоей бывшей соседкой понял, что ты ведь собиралась замуж за Алого уже тогда, — прижал её к себе Илья. — И знаешь, неожиданно меня вдруг отпустило. Потому что это неважно.

Эрика дёрнулась, пытаясь возразить. Но оправдываться было глупо, а убеждать Илью насколько это может стать проблемой, тоже было бессмысленно. И она сдалась под натиском его рук, когда он только сильнее прижал её к себе. Когда нашёл пальцами звёздочку шрама на левой ягодице.

— Неважно с кем ты жила, спала и кого обнимала, когда меня не было рядом. Меня не было. И кому рассказала секрет этого шрама, о котором не знаю я, тоже неважно, — улыбнулся он.

Эрика спрятала лицо и тоже улыбнулась.

Не было никакой особой нужды скрывать глупую историю, приключившуюся с ней в десять лет и оставившую на заднице отметину на всю жизнь. Но Эрика и так была для Ильи как открытая книга. А этот шрам получила в то лето, когда Илья гостил у отца. А увидел он его ту ночь, когда, конечно, стал первым.

Эрика злилась, что только он со своей «правильностью» мог дождаться её восемнадцатого дня рождения. Она хотела сорваться с катушек уже в пятнадцать, когда погибли родители. И всё изводила его насмешками и намёками, что и без него найдёт с кем переспать. Но он был неумолим. Непреклонен, когда как огненный мячик она металась в закрытой комнате, ища способ заглушить боль, что сжигала её изнутри и ей было всё рано — секс, алкоголь, никотин, таблетки — он был той сеткой, что её ловила, получая ожоги, тем матом, что получал синяки, на который она падала, срываясь, но только потому выдержала. В конце концов она обратила свою боль в силу — заставляя выжить Нину.