Когда мы упали

– Эльфенок, ради всего святого! Скажи, какого хрена ты училась дома! – воскликнул я, кажется, слишком громко.

– Потому что у меня была анорексия! Доволен? – закричала она и вцепилась мне в футболку. – У меня была анорексия, – повторила она, и глаза ее наполнились слезами. – Анорексия… – Она вдруг замолчала, и слезы хлынули потоком.

«Анорексия?»

Твою мать. Я даже не знал, что сказать.

Лекси уткнулась лбом мне в грудь, и слезы теперь капали на мою футболку. Хотелось притянуть ее ближе, но я обещал не прикасаться. Но когда Лекси всхлипнула, не выдержал. И, подняв руки, медленно обхватил ее голову и крепко прижал к себе.

Лекси даже не вздрогнула от нежеланного прикосновения. И сердце бешено забилось в груди.

– Тсс-с, эльфенок, тише. Все хорошо, – утешал я.

– Нет, Остин. Ничего хорошего, – прошептала она. – Я так устала бороться. Отбиваться от него. И почти ему сдалась.

От этих слов я замер и, подняв ее голову со своей груди, взглянул прямо в покрасневшие глаза.

– От кого ты отбивалась? И кому решила сдаться?

Пытаясь оправиться от недавних рыданий, Лекси икнула и проговорила:

– Искушающему внутреннему голосу… отчаянному соблазну вернуться обратно и позволить ему управлять собой.

От безысходности, звучащей в ее голосе, меня охватил ужас.

– Хочешь сказать, ты до сих пор воюешь с этой дрянью? Когда ты говорила про школу, я решил, что ты исцелилась.

Лицо Лекси словно застыло, превратившись в маску, и она прошипела:

– Исцеления не существует. Ненавижу это чертово слово! Я не исцелилась. Не от этой проклятой и страшной болезни.

– Но…

– Это как у тебя с Холмчими. Связь не заканчивается никогда. Ты попал в банду в юности, и она в жизни тебя не отпустит. Твои слова. – Услышав это, я резко замер. – Что ты сказал, когда я предложила свести татуировки лазером, чтоб избавиться от Холмчих? Ах, да, что это так не работает. Вот и у меня с едой то же самое. Соблазн уклониться от пищи присутствует всегда. И никуда не денется.

Я вспомнил, как странно вела себя Лекси, когда Кэсс хотела обнять ее после игры. И реакцию на мое предложение чего-нибудь попить. И особенно то, как она уставилась на чертову банку «Кока-колы».

– «Кока-кола», – пробормотал я, и Лекси тихо рассмеялась.

– Да, «Кока». Двенадцать унций содовой. Сто шестьдесят калорий. Ноль граммов жира, но сорок два грамма углеводов и столько же сахара. Если ее выпить, придется двадцать минут усиленно бегать, чтоб избавиться. Но я бы пошла дальше. И пробежала бы еще десять минут. Просто чтобы убедиться, что не ошиблась в расчетах. К тому же тогда я смогу сжечь лишнюю сотню калорий. Ведь десять минут бега потребляют примерно сто калорий. А с ними уходят и фунты веса. Вот этих цифр я и придерживаюсь.

Ошеломленный, я убрал от нее руки. Лекси лишь холодно улыбнулась в ответ на мою реакцию и, подняв ладонь, обтянутую рукавом платья, прикрыла рот.

– Здорово, правда, Остин? Жить с этим. И думать так обо всем, будь то еда, напитки, упражнения, да любая часть повседневной жизни. Всегда. Ненавидеть по утрам и вечерам чистить зубы, ведь в зубной пасте, вероятно, тоже есть калории. А после падать на холодный кафельный пол в ванной и делать пятьдесят отжиманий, а потом еще полсотни приседаний, просто на случай, если несколько упрямых калорий проскользнули в желудок и смогут помешать добиться поставленной цели.

– Эльфенок, черт возьми. – Вот и все, что я смог сказать в ответ на ее слова.

Похоже, исповедь далась нелегко, и теперь Лекси пыталась отдышаться.

– Добро пожаловать на шоу уродов, Остин. Я здесь всю неделю, – грустно промолвила Лекси.

Я с сочувствием взглянул на нее.

– Ты права. Ты урод, – прямо сказал я, и отразившаяся на ее лице боль чуть не пронзила и меня.

Лекси тут же попыталась слезть с кровати, но я схватил ее за руку. И только сейчас впервые заметил, какой хрупкой она казалась. Я отчетливо ощущал под пальцами кость, вокруг которой было не так уж много плоти.

– Я сказала, не трогай меня! – взвизгнула она, отдергивая руку.

Потеряв самообладание, я соскочил с кровати и, уставившись на девушку, принялся стягивать с себя футболку, чтобы обнажить верхнюю часть тела.

– Что… что ты делаешь? – ошеломленно застыв, спросила Лекси и посмотрела на мою грудь, а потом вновь поймала жесткий взгляд.

Схватив руку девушки, я прижал ее к своей коже и наклонился так низко, что почти касался губ Лекси.

– Да, я сказал, что ты урод. – Лекси вздрогнула от моих слов, но я добавил: – Но и я, черт возьми, тоже.

Лекси судорожно вздохнула, и ресницы нервно затрепетали. Я принялся водить ее рукой по своему животу, груди, потом медленно вниз, к бедрам, и по коже чуть выше пояса джинсов.

По щекам Лекси разлился розовый румянец, и я тихо сказал:

– У меня есть шрамы. Чертовски много.

Взяв ее средний и указательный пальцы, я провел ими по ребрам, как раз под татуировкой с изображением Дня мертвых[36].

– В пятнадцать лет меня порезал карманным ножом член конкурирующей банды за то, что вторгся на их территорию.

Подушечками пальцев Лекси провела по приподнятому шраму, а после потрясенно втянула воздух.