Когда я умирала

Шагаем за повозкой, за шуршащими колесами, проходим мимо домишек, и в дверях внезапно возникают лица с расширенными глазами. Внезапные восклицания сопровождают нас. Джул смотрел по сторонам, но теперь он головой не крутит, и я вижу, как наливаются яростной краснотой его уши. Вдоль дороги перед нами идут три негра; впереди них шага на четыре идет белый. Когда мы обгоняем негров, они разом поворачивают головы: лица ошарашенные и не могут скрыть отвращения.

-- Господи спаси, что они там везут? -- не выдерживает один.

Джул круто поворачивается и произносит:

-- Сволочь.

В это время мы поравнялись с белым, который остановился чуть раньше. Джулу точно глаза застлало: повернулся он к белому.

-- Дарл! -- окликает с повозки Кеш.

Я хочу схватить Джула. Белый отстал от нас на шаг, рот у него все еще открыт; вот он закрыл рот, стиснул зубы. Джул наклоняется к нему, желваки у него побелели.

-- Что ты сказал? -- говорит белый.

Я вмешиваюсь:

-- Обождите. Это он просто так. Джул, -- говорю я. Когда я дотягиваюсь до него, он уже замахнулся на человека. Я хватаю его за руку; мы боремся. Джул ни разу не взглянул на меня. Он старается вырвать руку. Я оборачиваюсь к прохожему и вижу у него в руке раскрытый нож. -- Постойте, -- говорю я. -- Я его держу. Джул, -- говорю я.

-- Думает, если городской, черт бы его взял... -- говорит Джул, тяжело дыша и вырываясь. -- Сволочь.

Прохожий делает шаг. Он обходит меня, глядя на Джула, и держит нож низко у бока.

-- Никто не смеет меня обзывать.

Папа слез, а Дюи Дэлл вцепилась в Джула, оттесняет его. Я отпускаю Джула и поворачиваюсь к прохожему.

-- Обождите, -- говорю я. -- Это он просто так. Он болеет. Обгорел ночью на пожаре; не в себе.

-- А хоть пожар, -- говорит прохожий, -- никто не смеет меня обзывать.

-- Он думал, вы ему что-то сказали.

-- Ничего я ему не сказал. Первый раз его вижу.

-- Ей-богу, -- говорит папа.

-- Понимаю, -- говорю я. -- Это он просто так. Он возьмет свои слова назад.

-- Так пусть возьмет.

-- Уберите нож, и возьмет.

Прохожий смотрит на меня, смотрит на Джула. Джул перестал вырываться.

-- Уберите нож, -- говорю я. Он закрывает нож.

-- Ей-богу, -- говорит папа. -- Ей-богу.

-- Джул, скажи ему, что ты просто так, -- говорю я.

-- Я думал, он что-то сказал, -- отвечает Джул. -- Если городской, так думает...

-- Тихо, -- говорю я. -- Скажи ему, что ты просто так.

-- Я просто так сказал, -- повторяет Джул.

-- Ну то-то, -- говорит прохожий. -- Обзывать меня...

-- Думаете, он побоится обозвать? -- спрашиваю я.

Прохожий смотрит на меня.

-- Я так не сказал, -- отвечает он.

-- И не думай так, -- говорит Джул.

-- Замолчи, -- говорю я. -- Пошли. Папа, трогай.

Повозка тронулась. Прохожий стоит, провожая нас взглядом. Джул не оглядывается назад.

-- Джул бы его отлупил, -- говорит Вардаман.

Мы всходим на вершину холма, где уже начинается улица, бегают туда и сюда автомобили; мулы втаскивают повозку на улицу. Папа осаживает их. Улица протянулась прямо к площади, там перед судом стоит памятник. Мы снова влезаем в повозку -- все, кроме Джула, -- и лица прохожих поворачиваются к нам с уже знакомым выражением. Джул не лезет, хотя повозка тронулась.

-- Залезай, Джул, -- говорю я. -- Давай. Поехали отсюда.

Но он не лезет. Он ставит ногу на вращающуюся ступицу заднего колеса и, держась одной рукой за стойку, заносит в повозку другую ногу; ступица плавно вращается у него под подошвой, а он садится на корточки и смотрит прямо вперед, неподвижный, сухой, с деревянной спиной, словно вырезанный целиком из сухого дерева.

КЕШ

Ничего другого не оставалось. Либо отправить его в Джексон, либо Гиллеспи подаст на нас в суд -- он как-то дознался, что Дарл поджег сарай. Не знаю уж как, но дознался. Вардаман видел, как он поджег, но божится, что никому не сказал, кроме Дюи Дэлл, а она велела никому не рассказывать. Однако Гиллеспи дознался. Да и без этого рано или поздно сообразил бы. Еще ночью мог догадаться -- по тому, как вел себя Дарл.

И папа сказал:

-- Видно, больше нечего делать.

А Джул сказал:

-- Хочешь, сейчас его укоротим?

-- Укоротим?

-- Поймаем и свяжем, -- сказал Джул. -- Или будешь дожидаться, когда он повозку с мулами подожжет к чертям?

Но это было ни к чему.

-- Это ни к чему, -- сказал я. -- Похороним ее -- и тогда уж. -- Человеку сидеть под замком до конца дней -- пусть получит напоследок хоть какое удовольствие.

-- По-моему, он должен быть там с нами, -- говорит папа. Видит Бог, мне досталось испытание. Беда идет, другую ведет.

Я иногда задумываюсь, кто имеет право решать, нормальный человек или ненормальный. Иногда мне кажется, что нет между нами совсем нормального и совсем ненормального, и кто он есть -- мы договариваемся и решаем. Выходит, не то важно, что человек делает, а то, как большинство людей посмотрит на его дела.