Когда я стану великаном

— Мои. А что? О них никто не знает. Отдай их!

— Но… это же нечестно! — вспыхнул Кристаллов.

— Почему? — невинно спросил Петя. — Ты же не крадешь. Я тебе сам дарю.

Это показалось Коле убедительным и поставило его в тупик.

— А… потом? — почему-то задал он глупый вопрос.

— Что — потом? — беспощадно резал Копейкин. — Потом — суп с котом! Уже поздно, она ждет, и мне пора! Ну, пойми, она очень любит стихи. Очень. Ну и пусть будет, как она хочет. Что тут плохого?

Это окончательно доконало Колю. Он только и мог торжественно и растроганно вымолвить:

— Спасибо, Копейкин.

— Нормалёк!

Ночью, когда все уже спали, Горошкина в ночной рубашке, босиком тихо выскользнула из комнаты, взяла телефонный аппарат и направилось в ванную. Там она пустила воду, укуталась в махровую простыню, устроилась поудобнее прямо на полу и набрала номер.

Ока несколько удивилась, когда сразу же услышала голос Копейкина.

— Петь, ты спишь, Петь?

— Сплю!

— Петь, ты просто прелесть! Ну что мне для тебя сделать? — ворковала Горошкина.

— Дать мне спать! — грубовато отвечал Копейкин.

Он сидел в кухне, в темноте, горела одна конфорка, излучая слабенький синий свет. Он был одет и, видно, сидел так давно.

— Петь, а стихи хорошие, правда? Тебе нравятся?

— Обыкновенные.

— Ну что ты, Петь! — она даже захлебнулась в шепоте, и Петя дрогнул:

— Ну… есть пару строчек ничего!

— Ты пойми. Петь, это первые стихи, мне, первые настоящие! Не вообще какие-то стихи — а мне! Вот ты — хорошо пишешь, смешно… А это — про душу!

— Понятно.

Горячий шепот ее лился в трубку, и Петя улыбнулся.

— А рисунки? Петь, неужели тебе не нравятся рисунки? Кок Пушкин, на полях рисовал!

— Годятся на конфетные фантики!

— Ты чтоб позлить меня, да? Чтоб позлить, скажи? — она улыбалась, разозлить ее было невозможно. И Петя опять улыбнулся.

— Кристаллов — универсал! — сказал он тихо. — А я хочу спать!

— Петь, ну давай поговорим немножко еще, а?

— Ну давай…

— Я сижу в ванной, на полу! — Она тихо и счастливо рассмеялась. — Вода льется, слышишь?

— Ага! А я думаю, что это у тебя шумит?

— Пусть родители подумают, что в трубе шумит, если проснутся. Всегда ведь что-то где-то шумит, правда?

— Ну и хитрая ты, Машка!

— Петь, а расскажи еще про какие-нибудь стихи его, а?

— Горошкина, это же на анекдот, чтоб его рассказывать!

— Я думала, ты запомнил!

— Я и так слишком много запомнил, ты не считаешь? Спокойной ночи!

Копейкин и Кристаллов стояли в дверях балкона Петиной квартиры. Кристаллов смущенно озирался.

— Я думал — вы в разных подъездах…

— А мы в разных, а балконы рядом. Архитектура!

— А ты с кем живешь?

— С бабушкой и мамой. Мама в интернате воспитательница, мы её только на субботу-воскресенье забираем. А бабушка в больнице работает. Считай, тоже никогда нет дома.

Копейкин вышел на балкон, заорал во весь голос:

— Горошкина! Ты дома?

Ответа не было.

Копейкин прокричал еще раз:

— « Чтобы в море дни и годы не бывало непогоды!» Горошкина, на выход! Ты что делаешь?

И тут же дверь соседнего балкона скрипнула и возник тоненький голосок:

— « Чтоб весь год не знали драки ваши кошки и собаки!..» Сажаю лук! И пеку оладьи!

—  Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев

Однажды гуляли в дремучем лесу...». Уроки сделала?

—  «…Халдеев в цилиндре, Налдеев о перчатках,

А Пепермалдеев с ключом на носу!..» Алгебра осталась! — пропела Горошкина стихи Хармса.

— Слушай, Петя, звонил Ласточкин. Юрский приезжает. Он билеты достал и меня пригласил. Ты представляешь, что будет твориться?

— Юрский — это прекрасно. А ты знаешь, кто у нас в гостях? У нас в гостях, — начал торжественно Копейкин, — прославленный баскетболист, рекордсмен и олимпийский чемпион, кавалер мяча и сетки Николай Кристаллов — Советский Союз!

— Ой, — смутилась Маша от неожиданности. — Ну, Петь, что ты валяешь дурака? Коля — новый человек, что он подумает?

А Коля, большой Коля — весь сжался и покраснел…

Маша была вся внимание: чутко ловя каждое движение за стенкой, она вслушивалась, а ее перепачканные в муке руки застыли у груди.

— Ну что он подумает? Что? Коля, вот что ты думаешь? — спрашивал Копейкин. Он взял этакий лихой тон и потому говорил чуть громче обычного, двигался чуть развязнее, словом, ему было море, по колено, и на всю эту игру он смотрел снисходительно, как игрок, знающий десять ходов вперед.

— Я думаю, что… Я ничего, собственно, не думаю, — проговорил Коля едва слышно и еще больше смутился.

— Вот видишь, Горошкина, он ничего не думает! Ты, между прочим, могла бы задать ему кучу оригинальных вопросов — как он стал мастером, например, или сколько лет он занимается спортом, или какие его любимые пирожные, и видит ли он цветные сны, и какое это имеет значение для современного баскетбола!

— Но я ничего не понимаю в баскетболе! — игриво сказала Маша.

— А мне показалось, что ты каждый день ходишь на игры в Дом пионеров! — но удержался и съязвил Копейкин.

Горошкина чуть покраснела, но тут же нашлась: