Когда гремели пушки

Я так увлекся, что перестал слышать время — перезвон часов Петропавловского собора. За решетчатыми амбразурами бастиона густел ленинградский вечер, и сотрудники архива уже давно меня поджидали, чтобы закончить рабочий день. И тут я наткнулся на папку с надписью: «Командир 3-й партизанской бригады Александр Викторович Герман». Сам командир бригады погиб в 1943 году, подняв бригаду в атаку. Остались дневники, письма. Это были страстные письма патриота. Гнев, боль и ненависть громко говорили с пожелтевших страниц.

А потом я нашел его записную книжку. Вначале я листал ее торопливо: странные значки и сухие, в одну строку, деловые записки, названия городов и сел Ленинградской, Псковской, Калининской областей — все это было непонятно и не могло заинтересовать сразу. Но вот замелькали какие-то адреса, фамилии, пароли, ответы, координаты партизанских баз (тайников)… «Так это же партизанские явки военных лет! — осенило меня. — Это ли не ключ к приключенческому названию: «Агентурная разведка в тылу врага!» И я взялся за перо, чтобы рассказать о людях, которые боролись и умирали за наше с тобой счастье, чтобы поведать о тех, кто живет и сейчас и в своем сердце бережно хранит воспоминания о событиях и людях минувшей войны. И получился очерк, в котором подлинные события и ни одного вымышленного героя..

* * *

Поезд, погромыхивая колесами, мчался в ночь. Световыми пятнами проносились мимо окон заиндевелые станции. По жухлой осенней траве скользила светлая череда оконных квадратов. Поезд шел в ночь.

Что ждет впереди? У меня адреса и пароли военных лет. И все… Только не покидало ощущение, что еду я к своим, близким, если, конечно, найду. Снежная крупа шершаво терлась о стекла… Посапывал и мерно дышал уютный вагонный мирок. Я тоже угрелся и задремал. Подошел проводник: «Бологое!» — и тронул меня за плечо.

В тамбуре под дверью намело снежок полумесяцем. Чуть знобило от холода и нетерпеливого, напряженного ожидания. Это чувство прочно поселилось в душе, пока продолжался мой кольцевой маршрут.

* * *

По перрону мела поземка. А в зале ожидания тепло, тихо, сонно. Изредка за окнами пробегали вагоны. На стене висели газеты. Близ стенда степенно прохаживался старшина милиции. Я спросил его, как ближе дойти до редакции: ведь кто лучше журналистов знает свой край! Старшина полюбопытствовал:

— Для чего?

Я ответил, и прямо на глазах растаяла его служебная суховатость:

— Один мой знакомый, капитан железнодорожной милиции, партизанил в этих краях.

— Он и сейчас живет в этой области?

Старшина кивнул.

— Может, даже в Бологом? — Я осторожно сужал круг везения. Удача вроде прута: перегнешь — сломается.

— В Бологом, — подтвердил старшина. Я подумал, что, может, близко, но решился не искушать. А старшина продолжал:

— Да вы сейчас найдете его. По перрону за углом первая дверь. Он на дежурстве.

На двери висела аккуратная табличка: «Отделение линейной милиции». За столом сидел плотный мужчина с орденом Богдана Хмельницкого на кителе. Капитан Сергей Степанович Спириденко.

До утра было еще долго, и я попросил его рассказать о партизанской жизни.

— Больше всего мне помнится, — начал Сергей Степанович, — мой партизанский дебют…

* * *

Разные бывали старосты. Этим немцы были довольны. Исполнительный, расторопный, верный. Служил не за страх, за совесть. «Гут, Иван Снегов, гут! — приговаривали гитлеровцы. — Хорошо продукт собираль!»

Иван Снегов казался верным. Только прикажут — уже шурует по деревням, грузит обоз с продуктами. Конвойным вольготно. Всего делов — порыться по бабкиным сундукам и на губной гармошке пиликать. И самое удивительное для них, как охотно сдают крестьяне свои продукты.

…Медленно вытягивается обоз за околицу. Проходит час, два… И вдруг из чащи сухо и зло бьют автоматы. Уцелевшие конвойные-немцы и староста спасаются бегством. А обоз продолжает путь. Только меняется адрес назначения. Раньше — фашистский Невельский гарнизон, а теперь — Красная Армия.