Но бывает и так, что полиция привозит нам в институт вовсе не человеческие останки. Иногда нам передают для исследования кости, которые кто-то закопал в саду несколько лет или даже десятилетий назад, — например, когда кто-то сам похоронил животное. Однажды меня вызвали в Нойкельн. Полиция обнаружила в парке несколько подозрительных пластиковых пакетов с остатками костей и мяса, изрядно разложенными. Неужели расчлененный труп? Сначала мы опасались худшего, но, бросив беглый взгляд на находку, поняли, в чем дело. Это были кости от свиных тушек. Видимо, у кого-то был праздник с барбекю.
Иногда встречаются и совсем удивительные находки: целая гора человеческих костей, найденная туристами в лесу на окраине, оказалась старинной коллекцией конца XIX века, собранной одним врачом. Все кости в коллекции были профессионально отделены от скелета много десятилетий назад, что мы определили по аккуратно распиленным частям черепов. На некоторых черепах были даже шарниры, что означает, что кости, по-видимому, использовались в учебных и иллюстративных целях. Мы тогда еще подумали, что один из потомков врача не захотел больше наслаждаться созерцанием жутковатой коллекции своего предка и просто избавился от костей, выкинув их в лесу.
Со ступней из туннеля метро возник вопрос: имеет ли отношение эта находка к тому старому случаю? На первый взгляд узнать это было невозможно — часть тела, которую полиция представила нам тогда, была полностью мумифицирована, то есть высохла, потускнела, приобрела черно-коричневый цвет и стала рыхлой, как труха. Мы взяли образец ДНК и отправили его в лабораторию. Во время вскрытия тела мы обычно берем образцы ДНК, мазок крови сердца или кусочек ткани, и храним до завершения расследования дела. Иногда с помощью полученных данных можно раскрыть дело даже спустя десятилетия.
Тот молодой человек, что лежал у меня на столе для вскрытия, сбежал тогда из больницы, а через несколько часов в подземном туннеле выскочил на пути перед поездом, который подъезжал к вокзалу со скоростью 50 км/ч. Пропавшую ступню искали вдоль рельсов в туннеле при помощи сотни полицейских и служебных собак. Несмотря на тщательный осмотр путей вплоть до следующей остановки, ничего не нашли, поэтому дорожное полотно вымыли, и линия была снова открыта.
Я долго думал, стоит ли писать эту главу о самоубийствах. У средств массовой информации есть веская причина, чтобы избегать этой темы, — они не хотят поощрять тех, кто задумывается о суициде, описанием деталей. Таким людям не следует получать никаких дополнительных импульсов. Теперь мы это точно знаем, поскольку так называемый «эффект Вертера» был исследован с научной точки зрения. Тем не менее я не могу и не хочу молчать об этих смертях и о способах ухода из жизни. На долю суицида приходится слишком много случаев в нашей повседневной работе. Тем не менее я надеюсь, что любой, кто читает эти строки, если вдруг он или она именно сейчас борется с депрессией или его или ее одолевают мысли о суициде, обратится за помощью к терапевту или в клинику.
Приведу печальные факты. Как вы думаете, где мы встречаем самое большое количество случаев насильственной смерти? Нет, это не жертвы войны. И нет, это не люди, погибшие в результате дорожно-транспортных происшествий. Не жертвы убийц и погибшие вследствие других насильственных преступлений. Это самоубийцы. Только в Германии ежегодно совершается около 100 000 попыток самоубийства. Каждый год почти 10 000 человек накладывают на себя руки. Это в среднем одна смерть в час. Замечу, что значительно чаще самоубийства совершают мужчины — около трех четвертей всех случаев самоубийства.
И все-таки, на протяжении десятилетий число самоубийств непрерывно снижается. С начала 1980-х годов их число сократилось почти вдвое. Важную роль в этом играют более качественное медицинское обслуживание, альтернативное лечение и растущая толерантность населения по отношению к людям с психическими заболеваниями. Тем не менее сегодня все еще слишком много людей не могут вовремя получить необходимую помощь.