Когда диктует ночь

Так вот на том берегу все происходит двумя часами раньше, малявка, сказал он мне, смеясь глазами и клокоча слизью в глотке. Поэтому путешественник, прибудь он в Танжер по причинно-следственной связи, внесенной в картографию судьбы, погиб бы в тот же вечер, заверил он меня с самой скверной из своих улыбок. Вспомни, на каких меридианах расположена наша Европа и что уже давно мы отстаем от мавров на два часа летом и на час зимой. И, улыбаясь вконец завравшейся улыбкой, словно уже позабыв о шестистах тысячах песет, словно случайность обусловлена исключительно непредвиденным совпадением времени, Луисардо представляет мне, как было дело.

В данный момент, малявка, путешественник находится на борту судна, держащего курс к другому берегу — рюкзак за спиной и фуражка, оттеняющая его остроносый профиль. В дали, затемненной близостью бури, город Танжер плывет сквозь облака. Они черные, как и судьба путешественника, и грозят обрушиться на город потоками чернил. Качает, и время от времени волны, разбиваясь о борт, моросью брызг орошают иллюминатор. Путешественник пошатывается. Он старается сфокусировать взгляд на горизонте, сконцентрироваться на городе, вырисовывающемся вдали. Он пытается держаться прямо, но каждая попытка оборачивается новым поражением. Надо иметь морскую ногу, как у Измаила или Корто Мальтеса, шутит про себя путешественник, вцепившись руками в края сиденья, чувствуя, как голова у него идет кругом от радости, какой он никогда не испытывал прежде. Он отдается ей во власть, и ему кажется, что он плывет по ватным буревым тучам, замаравшим небо. Но, увидев первую молнию, он решает, что разумнее всего выпить. И когда мимо проходит стюардесса, он просит у нее тоник, который разбавляет из фляжки — да, да, малявка, все той же, с «Джонни Уокером», напитком странников. И устраивается поудобнее. За стеклом он видит яростный росчерк молнии, исполинский закат, который, кажется, разбивается вдребезги, когда доносится раскат грома. Поминутно он ощупывает пробирку в кармане; ты уже знаешь, малявка, все привычки путешественника, который курит, пьет и которого приводят в замешательство первые ноты, звучащие на проклятом черном пианино, всегда предупреждающем об опасности.

Путешественник смотрит по сторонам, не видно ли где его преследователей, ну, ты помнишь, малявка, трансвестишки и Хинесито. Но они как в воду канули. И вообще никто из пассажиров не кажется ему подозрительным. Пожалуй, самый подозрительный из всех — турист рядом с ним, который тупо тянет кока-колу через соломинку, надев кепку козырьком назад. Он тоже плывет в Танжер, и о том, что он турист, можно догадаться по его багажу. Понимаешь ли, малявка, турист выделяется своими чемоданами, тогда как путешественник, наоборот, все свое носит с собой. Такова разница между одним и другим, малявка. А теперь вернемся к путешественнику, который только что подкрасил свой тоник пресловутым виски из фляжки. Первый глоток придает ему уверенности, после второго взгляд становится ласковым, а после третьего в его памяти оживает воспоминание в женском облике. Извилистые очертания бутылки кока-колы, которую турист рядом с ним потягивает через соломинку, блаженно прикрыв глаза, наводят его на мысли о Рикине. Не забывайте: путешественник не знает, что Рикина уже давно мертва и пропечатана во всех газетах. И, устроившись поудобнее на своем сиденье, он закрывает глаза, окрыленный воспоминанием о том первом разе, когда они оказались наедине в машине с обивкой цвета воловьей крови. И снова, и снова. Рикина и путешественник схватились, как два старых врага, сошедшихся в безжалостной рукопашной, стараясь сделать друг другу как можно больнее, кусаясь и сжимая друг друга изо всех сил, малявка.