Кофейные истории

Скандалист промолчал и лишь упрямо поджал губы. Довольно высокий и, определенно, слишком смазливый для мужчины, он выглядел типичным представителем богемы – таким, какими представляют актеров, музыкантов и художников люди, далекие от искусства. Одежда излишне смелого фасона, собранные в короткую косицу светлые волосы, томный взгляд… впрочем, последнее легко можно было приписать влиянию алкоголя. Либо Георг слишком щедро добавил ликера в кофе по рецепту «Головокружение», либо неизвестный успел помянуть Мореля вином до визита в кофейню.

– Это Эсмонд Палмер, – шаром выкатился из толпы ведущий режиссер Королевского театра мистер Клермон, на ходу отирая лысину. – Приношу свои извинения, леди Виржиния. Я взял на себя смелость пригласить несколько актеров, близко знакомых с мистером Морелем, упокой Господи его душу… Но мистер Палмер слишком чувствителен, гм, к согревающим напиткам. Я думаю, что он не имел в виду ничего плохого.

– Я сказал именно то, что хотел! – яростно выкрикнул Палмер, подаваясь вперед. Лицо у него наливалось краской, словно в преддверии апоплексического удара. – Он жил, как трус, и умер, как трус, другой смерти и не заслуживал! – Голос Палмера постепенно набирал силу, и к концу тирады он гремел над кофейней, подобно грому небесному. – И хоронить его следует за оградой церкви не потому, что он самоубийца, а потому, что трус!

– Мистер Палмер! – Я не была актрисой, но тоже голосом своим владеть умела неплохо. – Извольте придержать ваш язвительный язык! Мы собрались здесь для того, чтобы вспомнить о том, каким прекрасным человеком, каким великим актером был Патрик Морель, а не для того, чтобы слушать грязные наветы!

– А вот и не слушайте! – Палмер подхватил еще одну чашку и – дзонг! – шваркнул ею о пол. Я зажмурилась инстинктивно и почувствовала, как мелкие осколки стучат по туфлям. – Все вы закончите так же, все! Помяните мое слово!

– Убирайтесь вон. Немедленно.

– И уйду. Тризна лжи, вот что это такое! – Палмер развернулся на каблуках, только взметнулся лиловый шарф, и, пошатываясь, пошел к дверям. Следом за ним выскользнул кто-то в костюме официанта – наверняка Лайзо Маноле.

Вот теперь он сможет расспросить Палмера без свидетелей. И делу польза, и урона для репутации моей кофейни не будет. Прекрасно.

Впрочем, гости не спешили расходиться по залу и выбрасывать из головы случившееся. Видимо, все-таки потребуется мое вмешательство. Что ж, попробую…

– Грустно видеть, как низменные страсти лишают человека разума, – негромко произнесла я, не отводя печального взгляда от уже захлопнувшейся двери, за которой скрылся Палмер. – Если к скорби примешивается яд зависти, то человек начинает отравлять злыми словами всех вокруг… и, что страшнее всего, самого себя. Я не знаю, что побудило Эсмонда Палмера устроить эту отвратительную сцену, однако надеюсь, что он совладает со своими страстями и найдет утешение… Друзья! – Я обернулась к гостям. – В этот вечер мы вспоминаем Патрика Мореля, того, чей талант сиял подобно звезде; его свет привлекал и добрые взгляды, и злые… Но давайте хотя бы сегодня постараемся стать хозяевами своим страстям. Скорбеть, но не склоняться к унынию. Восхищаться, но не опускаться до зависти. Жалеть об уходе этого прекрасного человека, но не осуждать. И да будут небеса милосердны к Патрику Морелю… и к нам всем.

Я умолкла. Молчали и гости, пряча взгляды, а некоторые украдкой осеняли себя священным кругом. Ни шепотка, ни даже вздоха…

– Да будут милосердны! – разбил хрустально-хрупкую тишину чистый голос леди Вайтберри, и это словно послужило условным сигналом. Постепенно вновь стали завязываться беседы, а тут еще и Эллис-официант подоспел с очередной порцией деликатесных закусок от миссис Хат и Георга. Ну как тут сохранять мрачность?

Конечно, прежняя непринужденность вернулась не сразу. Я смогла лишь немного отвлечь внимание гостей, но многие из них нет-нет да и поглядывали в сторону двери. Ох, и натворил этот Палмер дел… Надеюсь, что он принесет хоть какую-то пользу.

К слову о пользе. Надо еще переговорить с ла Роном и отсоветовать ему писать об актерских склоках. Кофейне моей ни к чему скандальная слава; репутация – штука хрупкая, иногда бывает достаточно одного неверного слова, чтобы ее погубить.

Журналиста я обнаружила беседующим с Филис Макнайт. Актриса весьма охотно отвечала на вопросы – наверное, рассчитывала на то, что упоминание ее имени в статье привлечет новых поклонников. Заметив меня, ла Рон торопливо извинился и оставил огорченную Макнайт в одиночестве.

– Леди Виржиния, я уже по вашим глазам вижу, о чем вы хотите попросить, – начал он с места в карьер. – Это касается неожиданной вспышки гнева мистера Палмера?

– Верно, – кивнула я с облегчением. – Рада, что вы понимаете. «Старое гнездо» всегда было островком спокойствия и эталоном хорошего вкуса.

– Оно им и останется! – горячо откликнулся журналист. – Но, леди Виржиния, это же великолепная концовка для статьи!

– Что именно… склока? – Я несколько растерялась.