Кофе и круассан. Русское утро в Париже

Сами французы, кстати, до сих пор якобинцев не простили. В Париже нет ни одной улицы, которая носила бы их имя. И несмотря на то, что в доме № 398 по улице Сент-Оноре неподалеку от Площади Согласия все еще сохраняется та квартирка, которую снимал Робеспьер, она туристской достопримечательностью так и не стала. А памятники Робеспьеру встретишь разве только в тех городках, где мэрами из года в год выбирают коммунистов. Да и там его бюстики то и дело приходится отмывать от кровавой краски…

Празднуя 200-летний юбилей своей революции, французы, понятно, намеренно вычленяли из нее все прекрасное, созидательное и демократичное, оставляя в шкафах истории те ее скелеты, которые в глазах публики… выглядят непривлекательно. Из соображений юбилейных это понять можно. Но для настоящего познания истории нельзя забывать, что революция эта была одной из самых кровавых в истории Европы. Франция свое прошлое почитает, но соизмеряет его постоянно с сегодняшними ценностями. Именно в V Республике куда большее значение придавали празднованию Декларации прав человека и гражданина, чем самому взятию Бастилии. Карательные атрибуты якобинцев и Директории не выставлялись на обозрение широкой публики. Хотя в салоне сувениров парижского Парка Багатель я своими глазами видел серебряные серьги в виде миниатюрных гильотин, изготовленные специально к 200-летнему юбилею каким-то ювелиром с эстетическими наклонностями палача.

Видно, действительно, должен пройти не один век, прежде чем нация сможет объективно оценить свою революцию и раздать всем сестрам по серьгам, только не в виде гильотины, конечно. Франция к этому приходит, но постепенно. Только в 1993 году в провинции Вандея поставили памятник павшим в ходе революционных репрессий против населения провинции, выступившей во время Великой Французской на стороне роялистов. А там ни много ни мало было уничтожено 180 тысяч мирных жителей, включая грудных младенцев, причем самым жестоким образом. Своеобразный исторический прототип маршала Петэна — дивизионный генерал барон Луи-Мари Турро де Линьер был как раз главным организатором этого геноцида в Вандее. Именно он приказал сжечь живьем 400 человек в церкви в деревеньке Бокаж в 1794 году. И что же? Наполеон назначил его послом в Вашингтон, дал ему титул барона и не раз ставил его на высшие командные посты в своей армии. При Бурбонах в 1814 году этот палач получил одну из самых высших наград — Орден Святого Людовика. До сих пор его фамилия украшает, а точнее, позорит Триумфальную арку в Париже.

  

Вандейский мятеж — гражданская война между сторонниками и противниками революционного движения на западе Франции, преимущественно в Вандее, длившаяся с 1793 по 1796 год. Вместе с шуанерией, разворачивавшейся на правом берегу Луары, иногда объединяется под названием «Войны на западе»

И никто не подумает соскоблить имя палача Вандеи с ее сводов. И в более современной истории никто не понес наказания ни за зверские бомбардировки Алжира и расстрелы мирных жителей в ходе колониальной войны 1945–1951 годов, ни за массовые расстрелы восставших во Французском Мадагаскаре. Только к концу XX века о том, что творилось во французских колониях, заговорили открыто. И тем не менее французская нация в массе своей не страдает никаким чувством вины, не торопится раздирать зарубцевавшиеся раны истории и посыпать их солью. Это только мы, русские этим из века в век занимаемся, последовательно выполняем завет Луи Клода Денуайе, «убивая» своих некогда почитаемых мертвых.

Секс не порок

Несмотря на всеобщее заблуждение по части массового падения нравов во Франции, вседозволенность нельзя считать национальной чертой французов, хотя в быту настоящий галл, конечно, куда раскованнее и инициативнее, чем многие другие народы Европы. Более того, французы весьма терпимо относятся к тому, что у нас в советские времена именовали «моральным разложением». Они хохочут и издеваются над американцами с их сексуальными расследованиями и скандалами. Они не могли найти никакого криминала в том, что президент США Билл Клинтон в свободное от работы время занимался в Овальном кабинете Белого дома оральным сексом со своей секретаршей Моникой. И узнай они что-либо подобное про своего президента, им никогда не пришло бы в голову устраивать по этому поводу слушания в Сенате или в Национальном собрании. Они просто с уважением отметили бы, что «президент все еще настоящий мужчина!».