Кофе и круассан. Русское утро в Париже

Приличия — здесь дело просто святое. За обязательное их соблюдение выступает свыше 70 процентов опрошенных. У француза буквально почва поползет из-под ног, если приличия будут при нем нарушены грубо и демонстративно, будь то вольно или невольно. Помню, как в первые дни работы в Париже на узенькой улочке я случайно слегка задел встречную машину боковым зеркалом. Выглянув из окна и убедившись, что у встречного — ни царапины, проехал дальше, чтобы не задерживать движение. Что тут началось! Из машины выскочил тщедушный человечек и со всех ног помчался вслед. Но, конечно, не догнал бы, если бы я не остановился. Бледный, взволнованный, он с трудом проговорил: «М-м-месье, по-по-почему вы не остановились?» Для него неважно было, осталась на его машине царапина или нет, ему бы все возместила страховка, даже если бы я вмял ему дверь в крышу. И не исключено, что это он воспринял бы спокойнее. Но вот то, что я не остановился, для него граничило с крушением основ — ведь это было вызовом Приличиям!

Каждый сверчок во Франции знает свой шесток. Но выяснять отношения на манер Паниковского и Шуры Балаганова из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова: «А ты кто такой?!» здесь не принято, а уж тем более напоминать, кто ты по должности, положению либо — упаси бог — богатству. Когда в 1986 году глава правительства социалистов Л. Фабиус сказал в ходе предвыборного теледиспута с будущим президентом Ж. Шираком, который тогда был всего лишь мэром Парижа: «Вы забываете, что говорите с премьер-министром!», это обернулось для него «потерей лица» и утратой голосов избирателей.

Понятие приличий во Франции означает не только правила поведения, протокола, этикет. В первую очередь, это уважение прав, мнений, чувств и эмоций окружающих, людей как близких, так и случайных знакомых. Кроме того, соблюдение законов и правил общежития.

Ко всему этому привыкаешь довольно скоро. Уже не удивляешься, когда в магазине тебе говорят спасибо за покупку, а почтальон благодарит за то, что ты расписался за доставленную прямо на дом посылку. Постепенно и сам учишься быть элементарно приветливым. Говорить знакомым при встрече: «Здравствуйте! Как дела? Как дети, не болеют? А ваша машина ходит нормально? А последняя рыбалка, что, была успешна?» И все это как бы между делом, с заинтересованностью и улыбкой. Так же и при прощании, для которого разработан целый ритуал: «Ну, до скорого свидания, до встречи, желаю всего вам доброго, пусть день у вас (или утро, вечер, конец недели, праздник и так далее) будет удачным». Нельзя без всего этого ни войти в магазин или кафе, где тебя знают и привечают, ни выйти. «Политес» обязывает.

Конечно, сосед прекрасно знает, что меня не столь уж живо интересуют, если положить руку на сердце, ходовые качества его машины, так же, как я знаю, слушая его расспросы, что его не особо волнует состояние здоровья моего кота. Но дело-то не в этом. А в том, что учтиво пообщались, пока ехали в лифте, а не стояли враждебно, воды в рот набрав, делая вид, что друг друга и знать не знаем, хотя и живем в одном подъезде. Улыбнулись, попрощались, друг друга не обхамили, не с раздражением приехали на работу, а с хорошим настроением. А ведь от этого и работается лучше, и, как давно доказали врачи, здоровье надежнее. Выигрывает же от такого «эффекта политеса» и каждый отдельный человек, и все общество, кстати, не только нравственно, но и экономически.

Освоить это искусство, как показали еще петровские времена, не так уж трудно. Надо просто пробовать, стараться. И для этого вовсе не обязательно брать у французов напрокат гуся Оскара.

…И фонари не бьют?

Бывает так за границей: человек, которого, что называется, сто лет не видел, вдруг сваливается тебе как снег на голову и говорит: «Слушай, я здесь в первый раз в жизни и то на день, очень прошу, покажи город…» Отказать тут никак нельзя. И вот мы катим по Парижу с моим давним другом Василием. Его интересует все, но из града вопросов я намеренно выбираю градины самые крупные.

Методом дедукции, изученным в нашем с Васей детстве по рассказам о Шерлоке Холмсе, определяю, что больше всего моего гостя волнует вопрос: «Существует ли в Париже и во Франции вообще вандализм?» Это типичное для всего современного мира печальное явление, которое получило название от варварского племени вандалов, прославившегося бессмысленными разрушениями и грабежами, интересует его в плане сугубо практическом.

— И как часто в этом саду Тюильри, — спрашивает он, — ремонтируются скамейки?

— Думаю, что по мере износа, — отвечаю ему.

— А когда ломают или ножами режут?

— То есть? A-а, ты по аналогии… Нет, здесь не режут и не ломают.

— А фонари разве не бьют? — с недоверием спрашивает Вася, рассматривая склонившийся над нами чугунный колокольчик с медленно разгорающейся галогенной лампой. — И статуи по вечерам не ломают? На фундаментах названия футбольных команд не пишут? Мозаику не выковыривают? И цветы не рвут? Не может быть…