Кофе и круассан. Русское утро в Париже

На шпаге академика, которую создал француз грузинского происхождения, мастер Горджи специально для Элен Каррер д'Анкос, есть такие символы: андреевский флаг, Георгий Победоносец, поражающий дракона, Золотое Руно и галльский петух. Это символы России, Грузии и Франции.

Линия матери Элен Каррер д'Анкос восходит к графам Паниным: от Никиты Панина, ближайшего советника Екатерины II, до Софьи Паниной, единственной женщины с правительстве Керенского, министра по делам народного образования. Золотое Руно на ее шпаге — дань памяти отца, по происхождению грузина.

Среди ее предков (это по ее собственному утверждению, что некоторые ее родовитые соплеменники отрицают) — граф Алексей Орлов и его брат Григорий, фаворит Екатерины II и президент Российской академии, — удивительные все же бывают совпадения. Но это в судьбе Элен Каррер д'Анкос не единственное. Ее бабушка переводила в России на русский язык романы Жорж Санд. Могла ли она подумать, что ее внучка станет действительным членом Французской академии, той самой, где прозванные «бессмертными» академики со времен кардинала Мазарини творят великое таинство: раз в 60 лет издают академический словарь французского языка! И уж, конечно, не могло никому в голову прийти до революции, что в академики эту русскую аристократку будет принимать секретарь Французской академии Морис Дрюон, автор знаменитой серии исторических романов «Проклятые короли», но по происхождению тоже русский. А шпагу академика вручит ей Анри Труайя, признанный классик французской литературы, урожденный Лев Тарасов. И еще пошутит при этом: «Наших тут, кажется, уже многовато…»

… У нее очень живые глаза. Улыбка не покидает уголки ее рта. Она вся в делах: ожидает приезда своего внука, которому сегодня исполняется два года, и день рождения будут праздновать здесь, всей семьей, у нее, признанной главы семьи. При всем при том Елена Георгиевна — так она разрешила мне себя называть — одета безукоризненно, в почти обязательный для француженок пиджак-«тайер» канареечного цвета. И когда я попросил разрешения ее сфотографировать, она сказала: «Одну минуточку, я только накрашу губы…»

Я задаю ей вопрос за вопросом, и она отвечает, даже еще не дослушав вопрос до конца, будто считывает мои мысли:

— Вы — Академик, пожизненный член французской Академии. Что это означает для вас? Это работа? Должность? Символ статуса?..

— Я каждый четверг, если только не путешествую, работаю в Академии. Можно было бы, конечно, просто приходить на собрание ее членов каждый четверг, где говорят о том, как пересмотреть академический словарь французского языка. Это, в общем, всего полтора часа работы в неделю. А можно работать в комиссиях, где идет основная работа над словарем, целый рабочий день. Я выбрала второе, потому что люблю языки и для меня это страшно интересно. И к тому же чрезвычайно приятно.

Французская академия существует три с половиной века. В ней неизменно 40 человек. Это своего рода замкнутый клуб. Критерий здесь гениально прост: «бессмертными» должны быть люди и талантливые, и порядочные одновременно. Приятно все-таки, согласитесь, оставаться до смерти в кампании порядочных людей.

— Скажите, кем вы больше себя чувствуете: француженкой, русской, в вас есть и грузинская кровь. Что стало для вас определяющим: кровь, гражданство, культура, образ жизни?

— Родители воспитали меня, хотя и в Париже, но на русской почве. Мой отец был патриотом Грузии. Но он сам решил, что мне надо передать русскую культуру. Во мне поэтому две культуры, два языка. Конечно, и по гражданству, и по жизни я француженка. Но я себя чувствую, как в своей стихии, и в России, в русской культуре. С Грузией у меня более сложные отношения. Ведь я по-грузински не говорю.

— Как впервые состоялась ваша встреча с Родиной предков?

— Это было в 1955 году. Меня познакомили с одним сотрудником французского МИДа, который оказался внуком Плеханова. Во Франции никто не знал, кто такой вообще был Плеханов. А я знала. Однажды он предложил мне поехать в Россию в составе научной делегации. Я была тогда студенткой. В те времена мало кто ездил в Советский Союз, кроме разве что коммунистов.

Меня встретили в России, ну, скажем так, неласково. Вызвало подозрение, прежде всего, то, что я свободно говорю по-русски, а когда узнали, что я из семьи эмигрантов, то и вовсе ужаснулись. Приняли меня, наверное, за шпионку. Обидно было…

— Имена ваших предков тесно связаны с историей России. Есть ли у вас в связи с этим ностальгия по «памятным местам»?

— Я очень люблю Россию. И я этого раньше даже не знала. Первый раз она меня напугала. Слишком много там было Советского Союза и очень мало России. Но ностальгия была и тогда и есть сейчас, хотя и своеобразная. Я люблю большие города. Санкт-Петербург, Москву. В Москве у меня множество всяких любимых закоулочков… Я не стремлюсь идти по следам своих предков. Скорее, мои маршруты там определяет русская культура: я иду по следам Раскольникова, Чехова…