Той ночью брат Никодим спал плохо. Едва он закрывал глаза, перед ним возникал то бьющийся в судорогах брат Даниил, то распростертый на каменных плитах хранитель библиотеки, то удивительные создания, изображенные на страницах странной книги, – скорпионы с женскими лицами, многорукие птицы, клыкастые жабы.
В какой-то момент он все же заснул, но снова проснулся, ибо ему показалось, что мимо его кельи кто-то прошел, прошел крадучись, словно на недоброе дело, а затем он услышал где-то в дальнем конце монастыря крик, полный ужаса и тоски.
Проснувшись, брат Никодим сел и прислушался, но более ничего не услышал. В монастыре царила обычная ночная тишина.
«Должно быть, – подумал он, – мне все это послышалось – и крадущиеся шаги, и крик».
Некоторое время брат Никодим лежал, прислушиваясь к ночным звукам, но больше ничего не услышал, кроме громкого храпа, доносящегося из соседней кельи.
Ночные часы тянулись долго, и он начал уже снова засыпать, когда возле его кельи послышался звон колокольчика и громкий голос проговорил:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
То был голос одного из братьев бодрствователей, который в этот ранний час обходил монастырские кельи.
Все братья монастыря по очереди несли эту службу – не ложились ночью спать, но бодрствовали в монастырской церкви, чтобы в предрассветный час разбудить прочих монахов и призвать их к раннему богослужению.
– Аминь! – отозвался брат Никодим, чтобы показать брату бодрствователю, что он пробудился.
Вскоре все монахи и послушники, свободные от неотложных дел, собрались в монастырской церкви.
Брат Ансельм начал двадцать второй псалом, пропел первую строку, и остальные монахи дружно подхватили. Звонкие голоса сплелись в сложный узор хорала и поднялись к церковному куполу.
Брат Никодим почувствовал удивительную легкость и радость, которые всегда возникали у него при пении псалмов. Он чувствовал, как его голос вливается в общую гармонию, чувствовал, как искренняя вера наполняет все его сердце…
Вдруг раздался громкий крик, и на середину церкви выбежал молоденький послушник. Лицо его было перекошено, глаза округлились от ужаса.
– Смерть! – выкрикнул он, задыхаясь, и схватился за грудь. – Смерть и ужас!
Отец настоятель поднялся во весь свой рост, подошел к послушнику и схватил его за плечо:
– Надеюсь, у тебя была серьезная причина, чтобы помешать богослужению!
– Смерть… – повторил послушник и разразился безудержными рыданиями.
Сейчас брат Никодим разглядел, что он совсем еще юн, едва ли хоть раз брил бороду.
– Говори толком, что случилось? – отец настоятель смягчил свой голос.
– Брат библиотекарь… – пролепетал послушник, преодолев рыдания. – Он мертв… он умер… он убит…
– Убит?! – переспросил отец настоятель и быстро огляделся, словно проверяя, нет ли рядом посторонних, не подслушивает ли кто-то их разговор. – Веди нас!
Послушник вытер глаза, подобрал край рясы и быстро пошел из церкви в сторону жилого здания.
Отец настоятель шел за ним большими шагами, прочие монахи поспешали следом, перешептываясь.
Коридор, который соединял монастырскую церковь с восточным крылом монастыря, где размещались скрипторий и библиотека, был еще совсем темен. Кто-то из монахов озаботился взять в церкви канделябр с тремя свечами, и теперь колеблющийся свет этих свечей озарял путь взволнованным братьям.
Вслед за послушником монахи, тихо переговариваясь, вошли в скрипторий.
В окнах, выходящих на восток, уже розовели первые лучи восходящего солнца, но в самом зале было еще довольно темно. Дверь, ведущая из скриптория в библиотеку, была широко распахнута, что само по себе вызывало беспокойство: брат библиотекарь никогда не оставлял ее открытой.
Послушник вошел в эту дверь и замедлил шаги. Теперь он шел, с трудом переставляя ноги, как будто к ним были привязаны мельничные жернова.
За дверью начиналась крутая винтовая лестница, по которой сам брат библиотекарь и его помощники несколько раз в день поднимались в хранилище, чтобы принести в скрипторий очередной манускрипт или вернуть его на место.
На лестнице было куда темнее, чем в скриптории.
Послушник остановился, пропустив вперед брата с канделябром, и все продолжили восхождение. Наконец лестница кончилась, и монахи столпились на пороге библиотеки.
И тут раздался вздох ужаса, исторгнутый одновременно десятком людей.
Брат Никодим, который шел позади, шагнул вперед, чтобы разглядеть, что так напугало братьев.
Прямо напротив входа в книгохранилище было большое стрельчатое окно, забранное стеклом в частом свинцовом переплете. Окно это выходило на восток, и в дневное время через него проникало вполне достаточно света, чтобы в библиотеке можно было работать. Но сейчас окно было почти целиком закрыто чем-то массивным, что брат Никодим не сразу смог разглядеть, поскольку этот предмет находился против света.
Когда же глаза его привыкли к такому освещению, он ахнул, как прочие братья, и попятился.
На окне висел брат библиотекарь, раскинув руки в широких рукавах, похожих на крылья огромной летучей мыши. Одежда его была в темной крови, голова вывернута под неестественным углом, рот широко открыт, будто в немом крике, и из него свисало что-то красное. Приглядевшись, брат Никодим с ужасом увидел, что это язык несчастного библиотекаря.
Глаза его были выколоты и смотрели на вошедших двумя черными провалами.
В этот самый миг взошло солнце, и первые лучи его, проникнув в стрельчатое окно, окружили мертвого библиотекаря золотой сияющей короной.
– Он распят! – вполголоса проговорил кто-то из монахов и перекрестился.
– Распят, распят! – пробежало по испуганной толпе ужасное слово, словно ветер по траве.
И вслед за этим прозвучало еще одно слово.
– Дьявол! – воскликнул старый брат Даниил и выступил вперед, опираясь на свой посох. – Дьяволовы козни! Говорил я, что в нашем монастыре запахло адскими миазмами!
На этот раз слова престарелого переписчика упали на благодатную почву.
– Дьявол… дьявол… – зашептали монахи, истово крестясь. – Только он мог сотворить такое ужасное дело!
– Дьяволовы козни! – твердил брат Даниил.
Всем и впрямь показалось, что в библиотеке отчетливо запахло серой.
Тогда на середину комнаты вышел отец настоятель и возгласил своим мощным голосом:
– Всем покинуть библиотеку! Останутся только брат Амвросий и брат Рудольф! Прочим вернуться в кельи!
Решительный голос настоятеля возымел действие.
Монахи опустили глаза и один за другим покинули библиотеку. Однако, когда брат Никодим хотел выйти вслед за остальными, отец настоятель окликнул его:
– Брат Никодим, останься!