Кодекс Агента. Том 3 (СИ)

В бывшей гостиной все также толпятся чиновники и врачи, только охранников стало больше. К рядовым гвардейцам добавили пару зеленоглазых магов, сидящих в креслах по обе стороны от двери в спальню. Они на мгновение отрываются от чтения газет, обводят нас с Трубецким скучающими взглядами и кивают Бестужеву — проходите, мол.

— Алексей Николаевич без сознания, — тихо сообщает Бестужев, открывая дверь. — Надолго не задерживайтесь.

Мы заходим внутрь, и я вздыхаю с облегчением: ни царственной бабки, ни царствующей матери в спальне нет, у кровати стоит лишь Наталья. Она выглядит расстроенной, усталой и немного растерянной. На ней темно-зеленый, почти черный кринолин и короткая вуаль. У меня возникает ощущение, что траур в Кремле уже идет, просто о нем еще не объявили.

— Привет, мальчики! — тихо произносит Наталья. — Я очень рада, что вы приехали!

Мы приветствуем ее в ответ, и Трубецкой бросает на меня укоризненный взгляд. Правда состоит в том, что мы явились не к Цесаревичу, а в музей Рода Зеленых, и моего правильного во всех отношениях друга от этого немного коробит. Мы неловко топчемся в дверях, понимая, что формальные аристократические приветствия сейчас не к месту и не ко времени, но как нужно себя вести, не понимаем.

— Как он? — спрашиваю я, подходя к кровати и обводя взглядом многочисленные аппараты жизнеобеспечения — с момента моего прошлого визита сюда их стало намного больше.

— В сознание так и не приходил, — сдавленно отвечает Наталья и опускает плечи, сразу становясь меньше.

Я делаю знак растерявшемуся Трубецкому. Спохватившись, он подходит к убитой горем девушке и обнимает ее за плечи. Она кладет голову на плечо Андрею, и я поспешно отворачиваюсь. Опускаю взгляд на плохо освещенное лицо Алексея и невольно вздрагиваю. Былая красота поблекла, и я вижу перед собой бледного мертвеца с оплывшими и заострившимися чертами лица.

Я так и не смог понять, что случилось тогда в Царском Селе. Почему Темные напали на дворец, наверняка зная, что Цесаревич — один из них? Почему еще один Темный вместо того, чтобы задержать меня или убить, отправил Цесаревичу на помощь? Наконец, почему Темный Романов пытался спасти всех остальных от нападения Темных же?

— Останешься со мной?! — тихо просит Наталья Андрея. — Я так устала от одиночества! Хочу, чтобы все было как в детстве — только ты и я!

— Конечно! — с готовностью соглашается Трубецкой и обнимает Наталью за талию.

Мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Я ликую и пытаюсь придумать предлог, под которым покину эту богадельню, но на помощь приходит Наследница Престола.

— Саша, ты не будешь возражать, если музей тебе покажет Князь Бестужев? — спрашивает она.

На самом деле она испрашивает у будущего мужа разрешение остаться наедине с Трубецким, и мы понимаем друг друга с полуслова.

— Нисколько! — отвечаю я. — Желаю выздоровления твоему брату и максимального спокойствия тебе!

Я целую руку Наталье и крепко жму Трубецкому, внимательно глядя в его синие глаза. В моих фиолетовых горит ярко-красная надпись: «Не просри эту возможность!», и я надеюсь, что друг ей внемлет.

Из спальни, превратившейся в усыпальницу, я выхожу с облегчением. Цесаревич не был моим другом, судьба свела нас всего на несколько дней, а Наследником Престола руководил корыстный интерес. Конечно, по-человечески мне его жаль, но не более того. Я не привык себя обманывать.

А вот кому по-настоящему плохо, так это Бестужеву-младшему. Он встречает меня в дверях, бросает быстрый взгляд на кровать Цесаревича, и его лицо мрачнеет. Мой Темный Дар безошибочно определяет его состояние: парня накрыло вселенское горе, и он держится из последних сил.

Быть может, Романов был для него чем-то большим, чем просто другом? Или я всегда мечтал о настоящей дружбе, но так и не понял, что это такое? И стал циничным ублюдком, которого из меня лепили в Приюте последние десять лет?

— Наталья Николаевна сообщила, что в музей мы сходим с вами! — сообщаю я ему официальным тоном, играя на немногочисленную публику.

— Почту это за честь! — также официально отвечает он, с трудом оторвав взгляд от закрывшейся двери.

Обратно мы идем тем же маршрутом, которым пришли. Говорить не хочется ни мне, ни Бестужеву, и я нарушаю молчание уже в машине, которая везет нас в Оружейную палату.

— Прости, что покалечил твоего отца! — извиняюсь я, внимательно наблюдая за его реакцией.

— С ним все в порядке, — отвечает князь, — а вот Алексей со дня на день умрет…

Он замолкает, потому что к его горлу подступает ком, а из глаз текут слезы. Я впервые вижу, как большой и сильный мужчина ревет, словно маленький ребенок. Смотрю на его заплаканное лицо и не знаю, что делать и что говорить.

— Ты должен это пережить! — выдавливаю из себя я, наклоняясь вперед и сжимая плечо Бестужева. — Я знаю, что Наталья очень нуждается в тебе!

Замолкаю, потому что говорю не то, и не так. Замолкаю и молча смотрю в зеленые глаза Князя. Слезы начинают течь сильнее, губы — дрожать, а грудь — сотрясать глухие рыдания.