Код розенкрейцеров

– Стоп, – сказал Седов, – еще кто-то появился. Рыбак какой-то. – Он перевел бинокль в сторону. – Точно, старик с удочками. Что делать будем, Жуков?

– Ах ты!.. – выругался Жуков. – Все не в масть. Ладно, двигай вперед, – сказал он Егору, – дело до конца довести нужно, а потом посмотрим. Иди, иди…

Егор, понурясь, двинулся к шалашу. Сзади он слышал шорохи и сопение, в высокой траве по-пластунски ползли солдаты невидимого фронта.

ГЛАВА 22

Вначале Коломенцев тяготился обществом своего спутника. Развязность, хамоватость, а главное – воспоминание о том, что еще совсем недавно Валек пытался убить его, выводили мукомола из себя, хотя он изо всех сил сдерживался. И только после того, как он выпил немного коньяка, душевное состояние стало входить в норму. Катин братец в общем-то оказался неплохим парнем. Правда, как подозревал Коломенцев, коньяк, скорее всего, был украден у историка вместе с тетрадью, но если бы тетрадь не попала к нему, он так бы и оставался в неведении. А тетрадь была очень интересна. Как только они проснулись, мукомол тотчас же взялся за ее изучение. И хотя Валек посмеивался над ним, мукомол не оставил своего занятия. Он автоматически сжевал какой-то бутерброд, запил его чаем из котелка и, не отрываясь, продолжал штудировать тетрадь. Теперь он уже не сомневался, перед ним недостающая часть дневника Пеликана, и, как видно, наиболее важная. Во всяком случае, для понимания всего происходящего.

Тетрадь оказалась советского производства, значит, записи в ней относились к последнему периоду жизни Пеликана.

Коломенцева очень интересовало, как тетрадь попала к Олегову и почему именно он должен был передать ее таинственному старику-рыболову. Но главный вопрос – у кого она находилась до сих пор? Ответ мог бы дать Чекмазов. Но когда они его встретят? Да и встретят ли вообще?

Но пока все эти вопросы отошли на второй план, уступив место содержанию тетради. Если Коломенцев правильно понимал, она являлась ключом всего дневника.

Без очков, с трудом разбирая немецкий текст, мукомол вчитывался в выцветшие строки.

Из дневника Пеликана