— Клянусь тебе, Томас. Клянусь могилами бесчисленных близких, которые умерли… клянусь, что я никогда не лгала тебе. Ты настолько невосприимчив, насколько это возможно для науки и медицины. И если бы была хоть малейшая возможность подвергнуть твою жизнь опасности, я бы этого не допустила.
Он пристально посмотрел ей в глаза. Он обнаружил, что действительно верит ей, и это заставило его почувствовать тепло внутри — как будто маленький кусочек стены, которую он построил, чтобы защитить себя, рухнул.
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? — спросила она. — Что случилось?
Он почти сказал ей правду. Что он услышал голос в своей голове. Он почти сказал ей.
— Сны, — ответил он. — Мне все время снятся сны, в которых я схожу с ума. И хуже всего то, что я даже не знаю, как это случилось. Кто-нибудь из этих шизов действительно знает, что они сошли с ума? Откуда нам знать, что мы не шизы?
Она кивнула, как будто это был вполне обоснованный вопрос.
— Это звучит как что-то для твоего урока философии. Думаю, в следующем месяце.
Она снова зашагала, и разговор был окончен.
Томас сидел в своей комнате, снова обдумывая утренний разговор с доктором Пейдж. С самого пробуждения он надеялся, что Тереза снова заговорит с ним, и в то же время надеялся, что она этого не сделает.
Но чем больше он думал об этом, тем больше верил доктору Пейдж. Она была либо искренней, либо лучшей актрисой, которую когда-либо знал мир. В конце концов Томас слишком устал, чтобы беспокоиться, и он выключил свет, надеясь, что сон одолеет его и унесет прочь. Примерно через час, когда он уже начал засыпать, Тереза снова заговорила с ним.
Это не потрясло его так, как в первый раз. На этот раз не было никакого жужжания, и на каком-то уровне он ожидал его, так что это не было так дезориентирующее. Но даже так, все следы сна исчезли при ее словах, он сел, а затем встал с кровати и подошел к своему столу.
— Я здесь, — сказал он вслух, снова чувствуя себя идиотом. Он совершенно не представлял, как ответить ей своим разумом.
Томас сидел, кивая сам себе, как манекен. От него не ускользнуло, как странно, что девушка чувствовала себя вполне нормально, разговаривая с ним телепатически.
Теперь ее слова звучали торопливо, уже не причиняя боли, но все еще сбивая с толку.
— Хорошо, — сказал он, зная, что она его не слышит.
Он почувствовал, как тяжело она произнесла последние два слова. Важность того, что она ему говорила.
— Хорошо, — повторил он. Затем, уверенный в том, что услышал от нее последнее, он снова лег в постель и начал копаться в собственном разуме.
В течение нескольких дней и ночей он работал над этим, и это была самая неприятная вещь, которую он когда-либо делал. В его распоряжении были только ментальные инструменты, ничего физического. Может быть, если бы он мог взять скальпель и вскрыть себе голову, было бы легче ковырять и прощупывать, пока он не нашел бы что-то вроде огромного олдскульного выключателя, который нужно было щелкнуть. Но нет, он должен был закрыть глаза и искать пальцами, которые существовали только в его собственном воображении.
Как только он перестал думать о вещах в такой черно-белой манере, он смог начать видеть свои собственные мысли и совесть как вещи, которыми он мог мысленно манипулировать. Именно тогда он начал делать успехи. Он позволил своим мыслям исчезнуть и сосредоточиться на пустоте, пока внезапно не стало ясно, там была область, которая, казалось, не принадлежала ему. А потом он продолжал работать, борясь с ней и думая о том единственном слове, которое хотел послать:
И вот однажды ночью он скорее почувствовал, чем услышал, как Тереза получила его послание. Это было так, словно он ткнул ее палкой для скота.
Он вскрикнул, лежа в постели, зная, что уже близко. Надеясь, что он не причинил ей слишком много боли.