– Испортишь такой экземпляр… – приподнялся, чтобы оправить подол мантии, откинулся на спинку и брезгливо посмотрел на креонидянина. – Хорошо. Я дам тебе борт, вуаль для передвижения по сектору и адмицию для капитана «Берга». Помни. Мне нужен энергон. И только она знает, где он спрятан. Пока я не получу эти сведения, она должна быть жива… Это ясно?
Сабо плотоядно усмехнулся:
– О, она непременно будет…
Грацц прищурился, уточнил:
– Она должна сохранить способность говорить!
– Она будет кричать.
Клириканец мрачно пробормотал:
– Не сомневаюсь в этом, – перевел взгляд на старшего офицера: – Подготовьте документы. Предупредите капитана «Берга»… И доверенные экипажи патрульной службы сектора.
Ульяна проводила Наташку до медблока.
– Что ты со мной, как с маленькой. Что, по-твоему, я сама в саркофаг не лягу? – Натка поправила светлую прядь, убрала за ухо. – Артем все настроил. Иди…
Ульяна решительно надавила кнопку допуска в медблок.
– Ляжешь, но Паук сказал, чтобы я проконтролировала.
Фатеева закатила глаза, шагнула внутрь. Остановилась у своего саркофага:
– Все, я на месте. И сбегать никуда не собираюсь. Иди уже, – выпроводила за ширму.
Подождала, как прошелестят двери, закрываясь за подругой, прислушалась к тишине в лаборатории. Сквозь мерный гул оборудования вздыхала вентиляции, сверчками перещелкивались датчики контроля. В закрытом боксе томился серебристый сгусток— за истекшие сутки вроде бы увеличился в объеме. «Интересное, что это», – мелькнуло в голове и тут же погасло.
Внутри все погасло. Наташка чувствовала пустоту. Будто она – чистый лист. Что написать на нем?
Душа замерла, словно художник перед белым прямоугольником с занесенной кистью, пропитанной мечтами, как чернилами. Присев на край стула, девушка стянула ботинки, мягко помассировала шею. Отстегнула бромох и аккуратно положила его на тумбу. Она уже потянула вниз молнию на комбинезоне, когда услышала, как мелодично щелкнула, распахиваясь, крышка соседнего саркофага:
– Программа биомодуляции прервана, – тихо сообщил искин рядом.
Торопливые движения, шелест одежды. А в следующее мгновение в проходе появился Вася Крыж – босиком, но в форменных брюках и наспех натянутой футболке, край закрутился вокруг талии, оголив худые ребра. Парень неловко оправил, сунул руки в карманы.
– Услышал, ты зашла, – опустил глаза, спрятал лихорадочный блеск.
– Зашла, – девушка остановилась в нерешительности. – Меня Пауков отправил. Все теперь со мной носятся, как с ребенком…
Вася, шагнул к ней, сел на стул, уперся локтями в колени. Она наблюдала за ним, его коротко стриженым затылком, вихром на макушке.
– Наташка, ты мне нравишься. Очень нравишься, – признался неожиданно. Поднял голову. Порывисто встал и шагнул к ней, но прикоснуться не решился. Так и замер в шаге от девушки. – Мне даже кажется, что люблю.
На белый лист лег прозрачный блик цвета ванили, рассыпался золотом.
Наташа улыбнулась, покачала головой:
– Нет, Барсик, не любишь… Жалеешь, беспокоишься, это возможно. Но это не любовь. Не та любовь, о которой ты говоришь, во всяком случае.
– Ну, мне, наверное, виднее…
Девушка снова покачала головой, прошептала уверенно:
– Ты ошибаешься. И я это тебе сейчас докажу.
Она шагнула к нему, обхватила за шею, привлекла к себе. На мгновение заглянула в глаза, поймав в них удивление и растерянность. И поцеловала в щеку, чуть колючую от отросшей за день щетины. Василий оторопел, положил ладони на девичьи бёдра. Поймал губами мягкие, податливые губы.
И замер, не решаясь сделать следующий шаг.
Наталья отстранилась, бережно сняла его руки с талии.
– Видишь?
Василий смущенно облизал губы, опустил глаза:
– Ну, мне так-то приятно было.
– Но крышу-то не снесло, верно? – девушка смотрела на него. Ловила его смятение. «В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне»[4], – вспомнилось. Белый лист бумаги окрасился нежностью и благодарностью. Невесомо голубой рассыпался золотисто-оранжевыми искрами.
– А должно было? – Василий лукаво прищурился.
Девушка вздохнула с тоской:
– Должно, Барсик. Иначе все это не имеет смысла.
Он посмотрел на неё, усмехнулся:
– Не бывает рецепта вселенского счастья.
– Не бывает, – отозвалась девушка. – Но другого мне не надо, – она обняла его, уткнулась носом в широкую грудь. – Ты очень хороший. Настоящий. И это мое самое важное.
Он хотел обнять в ответ, но так и стоял, нелепо растопырив пальцы и улыбаясь. Сердце билось лихорадочно, то горячо пульсируя в висках, то обрушиваясь к ногам. Жесткий комок в горле медленно таял, возвращая возможность говорить. Хотя… О чем тут говорить.
Он шумно вздохнул.
– Что ж мне так не везет-то, – пробормотал и все-таки обнял девушку, похлопал по спине. На душе стало легко. – Надо лотерейных билетов прикупить…
– Зачем?
– Ну как зачем? Не везет с деньгами, повезет в любви. А мне наоборот должно… Разбогатею, прикуплю себе отдаленный маяк на Альфа Центавре, буду разводить клириканских гарпий. Они крошечные такие, хорошенькие. Как наши стрекозы. Только зубастые.
Наташка заглянула в глаза, улыбнулась:
– Тебе обязательно повезет в любви. Так что отдаленный маяк тебе не светит.