Код Горыныча

В одном из вариантов сказки один из карабкающихся на небо стариков находит-таки на небе некое подобие рая. Взобравшись по бобовому стеблю, старик видит на небе избушку, построенную из блинов, обмазанную медом и маслом. Однако же избушка эта принадлежит не людям, а стрекозам. Пока стрекозы не видят, от избушки можно откусить немного меда и блинов. Но только украдкой. Старик лазает по стеблю на небо, отъедает от стрекозьего домика мед и блины, но однажды стрекозы застигают старика за этим занятием и, разумеется, убивается, потому что небесное блаженство полагается стрекозе, а человеку не полагается.

Такова мудрость сказки. Всякий, кто говорит про небо, про душу, для которой небо долженствует стать вечной и счастливой обителью, — лукавит с точки зрения русской сказки, лукавит и замышляет недоброе. В доказательство, кроме многочисленных попов, которых русская сказка всегда, без какого бы то ни было исключения, считает мерзавцами, можно вспомнить еще «Лису-исповедницу».

В этой сказке лиса видит петуха, сидящего на дереве. Лиса говорит петуху, что он многоженец, а многоженство — грех и нераскаянному многоженцу не видать Царствия Небесного. Лиса уговаривает петуха спуститься к ней с верхней ветки и исповедоваться в своем столь естественном для курятника грехе. Лиса обещает, что, если петух исповедуется, душа его вознесется на небо. Доверчивый петух к лисе спускается, и лиса сжирает петуха.

Вопроса о том, вознеслась ли таки душа невинно убиенного петуха на небо, сказатель не ставит перед собой. В сказках нет неба. Ни души нет, ни неба, только прах и колдовство.

Старая хлеб-соль

Мы уже отмечали неоднократно, что русские сказки (как, впрочем, и любой, вероятно, фольклор на свете) совершенно чужды морали. Они вовсе не учат добру, как принято о них думать и как принято говорить о них на школьных уроках литературы. Они бесстрастно констатируют, что мир замешен на зле, на подлости, на обмане, на предательстве. Мы, глядя на мир, описываемый сказками, сказали бы, что он ужасен, он избирателен. Но сказка не знает оценок. Сказка просто говорит: мир — таков. И это, заметим к слову, роднит сказку с современными средствами массовой информации.

Имеющие отношение к благодарности или неблагодарности тропы (сюжетные кирпичики, из которых, как из детского конструктора, складывается народное творчество) демонстрируют в складывании своем печальную закономерность: благодарность возможна только в волшебных сказках, т. е. не без вмешательства потусторонней силы, тогда как в бытовых сказках благодарности не бывает, а бывают лишь подлость и обман. Волшебная яблонька, например, укрывает детей от гусей-лебедей за то, что дети давеча освободили яблоньку от тяжести плодов. Но бытовые старик со старухой, которым бытовая лисица привела заблудившуюся в лесу бытовую внучку, травят в благодарность лисицу собаками.

Хотелось бы ошибаться, но я не встречал примеров благодарности в бытовых русских сказках. Однако же даже на фоне привычной этой аморальности сказка «Старая хлеб-соль» шокирует меня. Всеобщая неблагодарность, всеобщее вероломство, всеобщая подлость непросто констатируется этой сказкой, а активно насаждается главным героем, как если бы мир у человека рухнул, появись благодарность на свете.

Начинается сказка со сцены охоты. Охотники гонят бирюка (т. е. матерого волка). Спасаясь от преследования, бирюк выбегает в поле, где мужик молотит зерно тяжелым цепом. «Спрячь меня в мешок», — просит волк крестьянина. И тот прячет волка в мешок, и охотники проходят мимо, не отличив мешок с волком от лежащих на гумне мешков с зерном. Как только охотники уходят, крестьянин развязывает мешок, выпускает волка, и зверь, сообразив, что спасший ему жизнь человек один и без оружия, вознамеривается спасителя своего сожрать.

«Я ж тебя выручил, а ты меня съесть хочешь», — мужик пытается воззвать к совести волка.

«Старая хлеб-соль забывается», — парирует волк в том смысле, что нету такого обычая — испытывать к благодетелям своим благодарность.

Насилу крестьянин уговаривает волка повременить немного со съедением и спросить у прохожих, забывается ли старая хлеб-соль или нет. Разумеется, им встречаются старый пес и старая лошадь, которых после многих лет верной службы хозяин выгнал из дома. Наверное, в тысяче сказок бродят по дорогам эти пес и лошадь, доказывая каждому встречному, что благодарности не существует. Разумеется, и мужику с бирюком пес и лошадь говорят, что «старая хлеб-соль забывается» и что быть, следовательно, мужику съеденным.

Но затем мужику и бирюку встречается лиса.

«Как же ты залез в мешок?» — удивленно спрашивает лиса волка. «Да вот так и залез». — «А ну покажи, — сомневается лиса. — Не верю».

Ради лисы устраивается следственный эксперимент. Волк забирается в мешок, как забирался, прячась от охотников. Крестьянин завязывает мешок, как завязывал на гумне. И лиса говорит мужику: «А теперь покажи мне, как ты молотил».