Сара засунула список в сумку, остальные бумаги вернула в папку и положила ее туда, откуда та упала. А перед уходом вспомнила, как несколько лет назад, каждый раз прощаясь с Торном, обязательно его целовала.
Те времена остались в прошлом.
– Солнце – пульсар? Да ты с ума сошел!
В центральном исследовательском блоке Европейской обсерватории лазерного интерферометра гравитационных волн, изобиловавшем лазерами и конструкциями из призм и зеркал, собралась тьма ученых. Всполошенные, перепуганные, они шумно обменивались впечатлениями о последних новостях, снова и снова заглядывая в экраны, дабы не пропустить чего-нибудь важного. На шее у каждого висел шнурок с беджем, на котором были указаны имя и сфера деятельности.
Связь с Научно-исследовательским центром Эймса, Массачусетским технологическим институтом, Национальной обсерваторией Китт-Пик, Национальными оптическими астрономическими обсерваториями в Аризоне и Астрофизической обсерваторией в Канаде не прерывалась ни на секунду. Ученое сообщество сходило с ума от недоумения и отчаяния.
Гравитационные волны порождала звезда, недостаточно для этого крупная.
Лысеющий человек в очках с толстыми линзами, Ник Остин, возглавлял в обсерватории команду ведущих специалистов.
– Согласно этим показателям процесс начался почти двадцать лет назад. Такого не может быть, Джон. Ты уверен, что тут нет ошибки?
– Уверен, – ответил Хаккетт. – Пойми, речь идет об очень незначительных гравитационных сдвигах. Чтобы уловить такие колебания, нужен детектор размером с планету. Сколько всего волн вам удалось зафиксировать?
Остин скрестил руки на груди.
– Пока четыре. Последние три – вчера и сегодня.
– Самая последняя отличалась чем-то особенным?
– Длилась дольше предыдущих.
– А на радиоволну она не похожа?
– Отчасти. Послушай, Джон, исследовать гравитационные волны ни одному из нас еще не доводилось. Действовать приходится почти наугад: все, что мы имеем, – лишь гипотезы, догадки.
– Послушайте.
– Да, я ничего не могу представить! Мы все ломаем головы над показателями Хаккетта!
– Потеряна связь с тремя десятками спутников, доктор Вейснер! – злобно проорал один из ученых. – Почему вы считаете, что ваш участок заслуживает особого внимания?
Пирс почесал щеку и наклонился к Мейтсону. Они стояли молча, ожидая Хаккетта.
– Этой толпе чудаков в самую пору объединиться в партию, – негромко произнес Пирс. Мейтсон не ответил. – А для меня главное – чтобы была кухня.
– Болван этот ваш Хаккетт! – завизжала брюнетка.
– И я безумно рад тебя видеть, Микела, – громко ответил Хаккетт. – Ее-то я и искал. Надеюсь, она подпустит нас к компьютеру, – добавил он почти шепотом. – Это моя бывшая подружка.
– Ого! – воскликнул Мейтсон. – По-моему, у нее на вас зуб.
– Дорогая? – заискивающе обратился к подруге Хаккетт. – Не позволишь…
Хаккетт мимоходом взглянул на левую руку Вейснер. Колец на пальцах не было.
– Забавно, правда? – задумчиво произнес он. – Так много пережито, а в итоге груда каменных обломков, больше ничего.
– О чем ты? – отрывисто и зло спросила Вейснер.
Она помнила все до мелочей. Когда они однажды поссорились, он украл у нее кольцо и спустил в унитаз. Через неделю все утряслось, но когда сантехник достал кольцо из трубы с дерьмом, камня в нем уже не было. Старинного изумруда, равноценного которому не нашлось ни в одной антикварной лавке.
– Послушай, я потеряла «Розетту», – объяснила Микела, стараясь держать себя в руках. – На разную ерунду у меня нет времени, Джон. Если поможешь мне, может, и я тебе помогу.
Зонд «Розетта» создали в Европейском управлении космических исследований. Оказавшись на орбите кометы, «Розетта» должна была направить на ее поверхность небольшой спускаемый аппарат, которому надлежало изучить химический состав кометы. Запустили «Розетту» с космодрома Куру во Французской Гвиане на борту ракеты «Ариан-5» в 2003 году. На дорогу до кометы у зонда должно было уйти девять лет. Сегодня вечером, ровно в восемнадцать минут десятого связь с «Розеттой» прервалась.
Когда подошел Пирс, Хаккетт разговаривал с Остином и Вейснер у рабочей станции.
– Нравится вам это или нет, – говорил Хаккетт, – волны непременно связаны с магнетизмом. Или по крайней мере с магнитной активностью на Солнце. Сколько лет вы работаете с этим оборудованием, Ник? Лет восемь? А гравитационных волн до недавнего времени и не нюхивали. Ни единой. И вдруг – на тебе, целых четыре! Думаешь, по чистой случайности именно сейчас настолько возросла солнечная активность?
Вейснер машинально поправила длинные темные волосы.
– Ты будто веришь, что Солнце выдаст тебе теорию великого объединения!
– Что-что? – вырвалось у Пирса.