Кочубей

Склонившись неотступными просьбами Любови Федоровны, отшельники решили остаться в доме Кочубея до утра. Любовь Федоровна очень возрадовалась.

Рано утром на другой день Любовь Федоровна вошла в сад и, походив немного по просадям, увидела, что Василий Леонтиевич, сидя в шатре, задумался, подошла к нему и сказала:

– Пора начинать, когда задумали, я целую ночь не спала, все об этом думала: прикажу позвать отца Никанора, здесь никто нас не увидит, не услышит и не догадается, в саду нет ни души, да еще и рано.

– Позвать так позвать, время по-пустому нечего терять.

– Останься здесь, а я пойду и прикажу позвать отца Никанора.

Любовь Федоровна ушла, Василий Леонтиевич перекрестился и довольно громко произнес: «Господи, помоги!..»

В эту минуту пришло ему на мысль, что когда-то этак же точно собирался он доносить и на Самуйловича, но в это мгновение в шатер вошли отец Никанор и Любовь Федоровна.

Приняв благословение иеромонаха, Василий Леонтиевич просил его сесть поближе к себе.

Любовь Федоровна вышла из шатра, обошла его вокруг, осматривая, не скрылся ли кто подле, не подслушал бы их речи, но не было никого. Осмотрев все, она вошла в шатер и села против мужа.

– Откуда ты родом, отче Никаноре?

– С Чернигова!

– С Чернигова?

– С самого Чернигова.

– А до поступления в монашество какую должность правил?

– С малых лет при церкве, отец мой был попом в Нежине в замковской церкве.

– А… а… а… добре, крепко добре.

– Отче Никаноре, мы просили тебя вчера остаться переночевать у нас, желая открыть тебе великую тайну! – сказала Любовь Федоровна.

– Тайну?

– Да, отче Никаноре, мы тебе откроем тайну, вот икона Богородицы, присягни перед нею, что не пронесешь никому ни одного слова из того, что услышишь! – продолжала Кочубеева.

– Да, отче Никаноре, тайна великая, и когда поклянешься, что не пронесешь, откроем ее тебе! – сказал Кочубей.

– Клятва такая – от лукавого, грех, паны мои ясновельможные, по сану отца духовного я дал обет служить слову истины и блюсти тайну совести ближних моих. Ей, и вашу тайну соблюду, Господу споспешествующую… Да нужно ли и знать-то мне мирские тайны…

– Нужно! Нужно! Мы откроем тебе про нечестивые дела бездельника, развратника и безбожника гетмана Мазепы, – сказала Любовь Федоровна.

– За что вы так честите своего гетмана, он человек набожный: года три назад богатый вклад прислал в наш монастырь… колокольня от его щедрот построена.

– Как его не бранить, когда он погубил дочь нашу, а свою крестницу: сватался на ней, мы ему отказали, – как можно было ему жениться на ней, да притом еще и седой старик; она, моя галочка, была тогда настоящее дитя, после того как мы отказали ему, он приманил ее к себе… дьявол!

– Господи, помилуй! – сказал монах, вздохнув от глубины души. – Клеветник древний, дьявол, не утомляется сеять плевелы… кто может знать… помолимся о согрешении ближнего… несть греха побеждающего милосердие неизеледимое…

– Что ты, что ты, отче Никаноре, – перебила его Кочубеева и начала передавать ему все, что хотела сказать.

– Не избежит он страшного суда Божия! – сказала наконец Любовь Федоровна и, взяв за руку отца Никанора, вышла с ним из шатра в сад и, переходя из одной просади в другую, говорила:

– Бездельник и беззаконник задумал нас погубить, в прошлом году был у нас на именинах мужа моего, пенял, отчего мы не выдали за него Мотреньку, а отдали за Чуйкевича, что он и Чуйкевич – великая разница, а я ему сказала: да не коварничай, куме, не только ты развратил дочку нашу, но и наши головы хочешь отрубить, ты обвиняешь нас, что мы ведем тайную переписку с Крымом, – не скроется от нас ничего, сам покойный писарь твой известил нас, он сказал нам и письмо писал до мужа моего, что ты сам за Василия Леонтиевича написал подложное письмо. «Гетман как будто ничего не знал этого и сказал: полно вам небывальщину говорить». Если б царь из Киева приехал в Батурин, я бы все сама ему рассказала; теперь видишь сам, честный отец, Мазепа изменник, страшно сказать, что задумал он: родину предать шведам да полякам, веру православную – иезуитам с Папою, царство Московское покорить себе, монахов побрать в солдаты, во всем мире насадить латинское нечестие… страх! Ужас!.. Да нет, не пройдет ему все это даром!

– Бог грешника рано или поздно накажет! А православную церковь Божию и врата адовы не одолеют… но пора в дорогу, солнце высоко взошло.

Василий Леонтиевич, сидевший все время в шатре, вышел в сад и, видя, что иеромонах благословляет жену его и собирается в путь, простился с ним и сказал:

– Проси, отче Никаноре, своего отца архимандрита приехать к нам, я обещаю дать знатный вклад на монастырь, только чтоб отец архимандрит немедленно приехал ко мне.

– Передам ему слова твои, Господь Бог да сохранит вас! – сказал отец Никанор, помолился и ушел.

Любовь Федоровна проводила путников со двора.