Кочубей

– Слушай, Мотя, моя милая Мотя, ты уже не доня моя теперь, ты – моя Мотя!.. Я во всем откроюсь перед тобою, как уже перед моею царицей, суди по этому, как я люблю тебя: говорю тебе, я задумал великое дело! Ты сама видела и знаешь, что Польша, Швеция, Турция и Крым любят меня и все меня боятся. Король шведский верный друг мой, московский царь – мой враг; Мотя, моя милая! Со мною заодно Швеция и Польша, заодно будут Турция и Крым, соберутся войска в Гетманщину со всех сторон, закипит война, сам поведу полки в Московщину; там все, кто враг Петру, – зичливые приятели и верные други и приятели Мазепы, а ты сама знаешь, сколько у Петра врагов – все то наши: сами все руками отдадут – сам возьму рушницу и буду впереди всех – завоюем Москву… и тогда короли наложат на эту седину корону! Вот что я затеял.

– Я поеду в Москву? Я буду видеть, когда тебя сделают царем – поеду я с тобой?

– Пожалуй, ну слушай же: тогда в моих руках будет Москва и Гетманщина, и буду я царем великим и сильным, Польша будет у ног моих, Крым мы завоюем с Карлом, Турция сама нам поддастся, не ей воевать тогда с нами, и будет два царства великих – шведское и мое… и ты будешь моею царицей, Мотя моя милая, ты будешь моей царицей!

Он целовал ее, Мотренька восторженно улыбалась.

– Скоро ли это будет! Ты сидишь в Батурине и не едешь на войну. Поезжай, и я поеду с тобой… я не останусь здесь.

– Но как же я возьму тебя? Сам я скоро поеду.

– Как меня ты возьмешь? Требуй у отца и матери, чтоб они отпустили меня, ты гетман и крестный мой отец – могут ли они отказать тебе… а не то я тайно поеду с тобой.

– Тайно – нехорошо: надо просить, а если откажут?

– Нет!

– Ну, я буду просить – нарочно приеду к ним, и завтра же.

– И хорошо. Когда ты будешь царем, венчаться мы будем в Москве? – спросила Мотренька и внимательно смотрела на него своими прекрасными глазами. – Матушка мне говорила, что в Москве жить страшно: там живут одни москали.

– В Москве! В Москве! Пусть Москва меня венчает!..

– А жить где будешь?

– В Москве и здесь!

– По-царски будем жить!.. Скорей же! А то от нетерпения я не дождусь – умру от тоски.

Через некоторое время Мотренька, исполненная сладких мечтаний, сидела уже в своей комнатке, вслед за нею вскоре возвратились мать и отец.

Услышав, что в другой комнате Любовь Федоровна говорила Василию Леонтиевичу о чем-то с большим жаром и часто упоминала имя гетмана, Мотренька тихонько подошла к притворенной двери, приложила свое раскаленное ушко к скважине и начала вслушиваться в разговор.

– Теперь всем, просто всем известно, что он хочет изменить царю. Заленский то и дело, говорят, ездит в Польшу, от шведского короля каждый день приезжают в Гончаровку послы, к крымскому хану и на Запороги отослали двух сердюков, и говорят, скоро поедет и Орлик, пора, Василий, пора царю писать донос!

– Еще не пора, душко, обожди немного, нет у нас помощников!

– Пора, я тебе говорю!

– Ей-ей, не пора, дай разгореться пожару да обдумать дело!

– Горит уже и так по всей Гетманщине, что долго думать!

– Нет еще, тлеет, а не горит.

– Да когда же будет пора? Ах, Василий, Василий, дождусь ли я радостного дня, когда ты будешь гетманом, а я гетманшей – когда заблестит в твоих руках золотая булава?..

– Любонько, Богу молись. Он все даст, и скоро даст!

– Терпения не станет…

– Больше терпела, меньше терпеть.

– Когда бы твои слова да была правда!

– Правда, правда!..

– Тогда Мазепу в Москву – и голову отрубить… на куски разорвать, чтоб не жил на этом свете.

– Ему этого ожидать!

– Так и следует изменнику!

– Таки-так!

В беспамятстве отскочила Мотренька от дверей, убежала в сад, прилегла в шатре на диване и долго не могла прийти в себя, так сильно поразил ее слышанный разговор отца и матери.

«Что делать мне теперь… они узнали о тайном замысле гетмана – собираются погубить его. Мать требует, чтобы отец написал донос на гетмана… О, это ужасно – это бесчеловечно, они не знают, что дочь их живет для гетмана, что он – все ее мысли, ее заветные мечты, надежда, ее радость… не знают, какой гибельный удар и для кого они готовят…»

Мотренька склонила голову на стенку дивана и впала в бесчувственное состояние, снова очнулась, и опять страшно закипела ее кровь, сердце сильно забилось, и она не понимала себя, придумывала средства, как предупредить наступающее горе, и все, что ни представлялось рассудку ее, казалось слабым, недействительным; открыть ли эту затею Мазепе, любимому Мазепе? Но это было бы предательство родной матери. Умолчать? Значит, погибнуть самой вместе с гетманом; просить ли мать, чтоб оставила задуманный ею план?.. Но мать отвергнет просьбы дочери, отречется – проклянет ее. Мотренька хорошо знала гордый характер матери, и поэтому решила молчать обо всем слышанном, но торопить гетмана, чтобы скорее приводил в исполнение задуманный им план. Не дожидаясь дня, когда все улеглись спать, полетела к нему.