Кочевая жизнь в Сибири

Самая большая трудность путешествия по почтовому тракту в Восточной Сибири зимой – это не холод, а нарушение сна. На первых этапах нашего путешествия, когда ночи были ясными, а речной лёд гладким, мы преодолевали расстояния между станциями за два-три часа, а на каждой станции нас будили и заставляли вылезать из тёплых меховых мешков при температуре почти всегда ниже нуля, а иногда и ниже сорока-пятидесяти градусов. Когда мы снова усаживались в свои экипажи и отправлялись в путь, нам было холодно, а как только мы согревались, чтобы заснуть, мы добирались до следующей станции и снова должны были вылезать из саней. Сон короткими урывками, между ознобами от холода каждые два-три часа, под звон колокольчика и криков возницы, днём и ночью, неделями, приводит человека в очень утомлённое и измученное состояние. В конце первых четырёх дней мне казалось, что я непременно должен где-нибудь остановиться, чтобы спокойно выспаться, но человек – это животное, которое ко всему привыкает, и через неделю я так привык к крикам возницы и звону колокольчика, что они больше не беспокоили меня, и я постепенно приобрел привычку спать как кошка – короткими промежутками в любое время дня и ночи. Через несколько дней пути луна стала всходить всё позже и позже, ночи стали такими тёмными, что нашим ямщикам стало трудно различать вешки, отмечавшие дорогу. Наконец, примерно в пятистах милях от Якутска какой-то особенно бесшабашный и самоуверенный возница потерял в темноте дорогу, поехал наугад, вместо того чтобы остановиться и поискать вешки, и где-то около полуночи загнал нас в полынью, примерно в четверти мили от берега, где глубина воды была футов тридцать. Мы с Прайсом крепко спали, нас разбудили треск льда, фырканье перепуганных лошадей и плеск воды. Не помню, как мы выбрались из мешков и добрались до твёрдого льда. Я был настолько сонный, что действовал, должно быть, бессознательно, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Из последующего осмотра места происшествия я заключил, что мы, должно быть, спрыгнули с широко расставленных боковых отводов саней, предназначенных для защиты от случайного опрокидывания, которые имели размах десять или двенадцать футов и которые опёрлись на лёд вокруг полыньи, не дав саням полностью погрузиться в воду. В общем, мы все каким-то образом выбрались на твёрдый лед, и первое, что я запомнил, это как я стою на краю проруби, смотрю на плавающих, фыркающих лошадей, очертания голов и шей которых я едва мог различить, и думаю, а не кошмарный ли это сон?! Это продолжалось несколько секунд, после чего из темноты показались другие сани, и их кучер крикнул нашему: «Что случилось?!»