В монотонной ходьбе на снегоступах, езде на оленьих упряжках, ночёвках под открытым небом или в дымных тунгусских чумах проходил день за днём и неделя за неделей, пока, наконец, мы не подошли к долине Алдана – одного из восточных притоков великой сибирской реки Лены. Одним тёмным, безлунным ноябрьским вечером, взобравшись на последний отрог Станового хребта, мы очутились в начале ущелья, ведущего на обширную открытую равнину. Далеко впереди, вырисовываясь на фоне тёмных холмов за долиной, поднимались несколько столбов светящегося тумана
– Что это? – поинтересовался я у своего каюра.
– Якуты. – последовал ответ.
Это были столбы дыма высотой в шестьдесят-семьдесят футов над трубами якутских поселений, и они стояли так вертикально в холодном неподвижном воздухе арктической ночи, что их до самых вершин освещали внизу их очаги. Пока я стоял и смотрел на них, до моих ушей донеслось отдаленное мычание скота. «Слава Богу! – сказал я Молчанскому, который подъехал в этот момент. – Мы добрались, наконец, туда, где живут в домах и держат коров!» Никто никогда не поймёт, какое удовольствие доставили нам эти столбы дыма, освещенные очагами, если он не проехал на собачьих и оленьих упряжках и не прошел на снегоступах двадцать бесконечных дней по арктической пустыне. Мне казалось, что прошёл целый год с момента нашего отъезда из Охотска, неделями мы не снимали с себя тяжёлых меховых доспехов, зеркала, кровати и чистое бельё были чем-то из далёкого прошлого, а американская цивилизация после двадцати семи месяцев жизни среди варваров, забылась, как сон. Но эти столбы дыма и мычание домашнего скота напомнили нам о том, что существует и другая реальность.
Не прошло и двух часов, как мы уже сидели перед пылающим камином уютного якутского дома, под ногами у нас лежал мягкий ковёр, на столике стояли настоящие фарфоровые чашки с ароматным кяхтинским чаем, а над головами висели картины. Правда, вместо стёкол в окнах был лёд, ковёр был из оленьих шкур, а картины – всего лишь вырезки из «Harper's Weekly» и «Frank Leslie's», но для нас, только что вышедших из дымных тунгусских чумов, эти окна, ковры и картины были предметом восхищения.
Между якутскими селениями на Алдане и городом Якутском была хорошая почтовая дорога – настоящая дорога! Мы запрягли белых косматых якутских лошадок в наши собачьи сани из Охотска, и быстро поехали на запад под музыку русских бубенцов, меняя лошадей на каждой почтовой станции и проводя в пути от пятнадцати до восемнадцати часов в сутки.
16 ноября, после двадцати трёх дней непрерывного пути, мы добрались до Якутска, и там, в доме богатого русского купца, который с радушным гостеприимством распахнул перед нами двери, мы смыли с себя дым и грязь тунгусских чумов и юрт, надели чистую, свежую одежду, съели хорошо приготовленный и изысканно сервированный ужин, выпили по пять стаканов душистого чая, выкурили по паре манильских сигар и легли, наконец, спать, возбуждённые и счастливые, в кроватях с шерстяными матрацами, ворсистыми русскими одеялами и белыми простынями. Ощущение от цивилизованной постели казалось таким необычным, что я пролежал без сна целый час, пробуя лежать и так, и эдак на этом замечательном матрасе и с наслаждением исследуя босыми ногами гладкие прохладные льняные простыни.
Глава XL