Книга живых

— Там мой! А рядом живет брат моей жены. А вот этот, — указал он на то большое подворье, которое привлекло взгляд Казакова, — этот важного человека, Водолазова.

Помолчал. Но не дождался реакции гостя, высказался:

— В советское время выбился в директора совхоза-миллионера. А когда все пошло наперекосяк, то совхозное имущество как-то так удачно прихватизировал. Стал на его полях агрофермером. Выкупил землю у своих же колхозников. Да и одновременно подался в казаки. Не совсем в простые казаки, а в атаманы. Рос быстро. Был одно время заместителем губернатора. А теперь, вишь, казачий генерал. Гусь краснолапчатый, — намекая на генеральские лампасы, заметил отец Петр. — Ну и нас не обижает, помогает.

— То есть из красных директоров-безбожников — сразу в атаманы и церковные благотворители — так, что ли?

— Неисповедимы пути Господни! — заметил на это отец Петр.

— Не судите да не судимы будете! — в тон ему продолжил Казаков. А сам вспомнил про своих юных попутчиков. Вот так родня у них обоих оказалась…

В общем, покалякали еще о том о сем. Посетовали вместе, что в станице из всех предприятий осталась только какая-то контора местного лесничества, спустились с колокольни и вышли из храма во двор.

Отец Анатолий спросил погрустневшего Петра о его болезни:

— И что теперь? Операция?

— Теперь срочная операция — так сказала мне женщина, доктор медицинских наук, которая меня обследовала.

— И что, это такое неизбежное дело у всех пожилых мужиков? — спросил глубоко заинтересованный таким раскладом иеромонах, который тоже приблизился вплотную к этому опасному для мужчин возрасту.

— Да, докторша эта мне прямо сказала, — отец Петр приостановился, видимо, подыскивая подходящие слова. А потом рубанул открытым текстом: — «Трахаться, говорит, надо как следует. Тогда все будет в порядке». Я ей объясняю, что, мол, то пост, то матушка препятствует, а она как рявкнет: «Вот теперь доцеремонился! Надо было хватать ее и валить на кровать!..» Да-с! Так вот. Женщины — они умеют выразиться, — смущенно добавил он.

Отец Анатолий тоже крякнул рассудительно:

— Да! Они могут!

И разговор опять вернулся в старое церковное русло.

Еще постояли, потоптались во дворе. И батюшка передал ему ключи от храма:

— Вверяю!

— Надеюсь, ненадолго! — заметил его волнение отец Анатолий. — Скоро вернешься к месту службы.

— На все Божья воля! — тихо сказал в свою очередь отец Петр. И спохватился:

— Что ж я такой бестолковый человек? Ключи отдаю, а к месту не определил. Поселю я тебя в одном пустующем курене. Тут недавно хозяйка его скончалась, царствие ей небесное. Оставила хозяйство на мое попечение с условием, ежели в течение года не объявится ее непутевый сын, уехавший на Дальний Восток, курень продать, а деньги направить на благоукрашение храма. Так что ждем, присматриваем. Вот туда я тебя и определю на жительство.

«Монах — он как кот. У него ничего нет, но он счастлив».

— Туда так туда! — сказал отец Анатолий, ожидая, пока Петр кликнет своего пономаря.

Через некоторое время тот снова явился, и отец Петр распорядился отвести отца Анатолия к месту. А сам, смущаясь, произнес:

— Вы уж извините, что все так спехом. Меня давно ждут в клинике. Я еще на той неделе должен был лечь! Все ждал замену. Поэтому я уж поеду. Прости, Бога ради, за такое негостеприимство. Бог даст — свидимся! Тогда уж…

А Анатолий и не обижался. Он понимал, что в таком вот состоянии, ожидая вердикта врачей, как приговора, человеку не до исполнения долга гостеприимства в виде торжественных трапез да разного рода церемоний. Ему надо готовиться к своей судьбе.

Пономарь Прохор, охотно болтая о станичных новостях, повел его в сторону Дона. Здесь, недалеко от берега, стоял оставшийся с каких-то еще дореволюционных времен типичный казачий курень со всеми соответствующими, но уже нежилыми пристройками. Небольшая хата, крытая по-старинному плотным, похоже, еще свежим камышом, с закрытыми наглухо ставнями. Во дворе летняя кухня с навесом, летняя печка, на которой и готовили, чтобы не топить в доме (иначе от жары с ума сойдешь). Здесь, судя по всему, завтракали, обедали и ужинали. Скотный баз с покосившимися воротами. Погреб с ледником, где хранили картошку, овощи, фрукты.

«Бывает же такое. Сохранит Господь такой вот чудо-юдо двор!» — думал Казаков.

Во дворе росли простые полевые цветы, плодовые деревья.

— Матушка ухаживает! — объяснил пономарь эту оставшуюся роскошь.

По скрипучим ступенькам они прошли в дом. Небольшая простая горница. В углу комод. У стенки старинная металлическая кровать с пружинной сеткой. На ней покрывало. И горка подушек в белых вышитых наволочках. В середине стол. Около него бог весть как попавшее сюда плетеное кресло. И старинный допотопный телевизор на тумбочке. Экран закрывала цветастая салфетка.

Похоже, тут ничего не менялось полсотни лет. Только добавлялись какие-то новые вещи взамен устаревших и вышедших из строя.

На стенах висели черно-белые фотографии. Лихие чубатые казаки опираются на сабли. Казачки, одетые по моде тех далеких лет. Дети с вытаращенными глазами, чумазые, но довольные.