Книга снобов, написанная одним из них

Дом Понто «Мирты и Лавры» (как окрестила его миссис П.) являет собой сущий рай. Он весь заплетен плющом, повсюду там окна-фонари и веранды. Его окружают уступы волнистой лужайки с цветочными клумбами самых прихотливых форм, с зигзагами дорожек, усыпанных гравием, и живописные, хотя и сыроватые заросли миртов и вечнозеленой калины, которые и дали ему новое имя. Во времена старого доктора Понто он назывался просто «Бычий Загон». Из окон моей спальни, куда проводил меня Понто, открывался вид на красивый сад и конюшню, на ближнюю деревню с церковью и на большой парк за ними. Это была желтая спальня, самая чистая и приятная из всех спален в доме, воздух благоухал от большого букета, поставленного на письменный стол, белье пахло лавандой, которой было переложено, кроватный полог лощеного ситца и большой диван если не благоухали цветами, то, по крайней мере, пестрели ими; вытиралка для перьев на столе была сделана в виде георгина, а на камине лежала подставка для карманных часов в виде подсолнечника. Окно заплетал вьюнок с алыми листьями, и сквозь него вечернее солнце заливало комнату потоками золотого света. Сплошные цветы и свежесть! Ах, какой это отдых для моих усталых глаз, привыкших созерцать черные печные трубы на Сент-Олбэнс-Плейс в Лондоне!

— Понто, здесь у вас просто чудесно, — сказал я, бросаясь на уютную бержерку и вдыхая сельские ароматы, каких не могут придать самые лучшие «Millefleurs» из лавки Аткинсона даже самому дорогому носовому платку.

— Хорошее местечко, верно? — сказал Понто. — Тихое и без претензий. Я во всем люблю тишину. Вы не привезли ли с собой камердинера? Страйпс поможет вам разложить вещи. — И это должностное лицо, войдя в комнату, очень важно и ловко начало потрошить мой саквояж и раскладывать черные казимировые панталоны, «богатый жилет генуэзского бархата», белый галстук и прочие принадлежности вечернего туалета. «Большой званый обед», — решил я, видя такие приготовления (быть может, несколько польщенный мыслью, что лучшие люди этих мест приедут познакомиться со мной).

— Слышите, уже звонят к обеду! — сказал Понто, выходя из комнаты, и в самом деле, звон вестника пиров уже раздавался с башенки над конюшней, сообщая о том приятном обстоятельстве, что через полчаса подадут обед. «Если обед здесь не хуже колокола, — подумал я, — то, честное слово, я попал очень удачно!» — и на досуге, в эти свободные полчаса, не только успел привести себя в элегантный, по возможности, вид, но и полюбоваться родословной Понто, висящей над камином, и гербом Понто, начертанным на умывальном тазу и кувшине, и поразмыслить на тысячу ладов о счастливой деревенской жизни, о невинной дружбе и сердечности сельских взаимоотношений и повздыхать о возможности уйти в отставку, как Понто, к моим собственным полям, к моей лозе и смоковнице, с placens uxor [127] в моем domus [128] и с десятком милых сердцу залогов любви, резвящихся у родительских колен.

Донн! Как только истекло тридцать минут, обеденный колокол зазвонил с конюшенной башенки во второй раз. Я поспешил сойти вниз, ожидая застать в гостиной человек двадцать пышущих здоровьем сельских жителей. Но в комнате находилась всего одна особа: высокая дама с римским носом, в глубоком трауре и вся блистающая стеклярусом. Она поднялась, шагнула вперед и сделала величественный реверанс, во время которого весь бисер на ее устрашающем головном уборе дрожал и переливался, потом промолвила:

— Мистер Сноб, мы рады вас видеть в «Миртах и Лаврах», — и глубоко вздохнула.

Значит, это была миссис Понто, которой я и отвесил самый глубокий поклон, выразив радость, что имел честь познакомиться с нею и с таким очаровательным местом, как «Мирты и Лавры».

Она опять вздохнула.

— Мы ведь с вами дальние родственники, мистер Сноб, — сказала она, меланхолически покачивая головой. — Бедняжка лорд Трамтамтам!

— О! — произнес я, не понимая, какого черта имела в виду миссис Понто.

— Майор Понто говорил мне, что вы из лестерширских Снобов: очень старинная фамилия, и в родстве с лордом Снобингтоном, который женился на Лоре Трамтамтам, а она мне родня, как и ее бедный милый батюшка, по которому мы носим траур. Какой удар! Всего шестьдесят три года, и ведь в нашей семье ни у кого еще не было апоплексии! Сегодня мы живы, а завтра умрем, мистер Сноб. Как леди Снобингтон переносит такое горе?

— Право, сударыня, не могу вам сказать, — ответил я, все более теряясь. Еще во время ее речи я услышал явственное «хлоп!» и по этому хорошо знакомому звуку понял, что кто-то открывает бутылку вина, — и вошел Понто в широчайшем белом галстуке и довольно потертом черном костюме.

— Милый, мы говорим о нашем кузене, — обратилась майорша Понто к супругу. — Бедный лорд Трамтамтам. Его смерть заставила надеть траур первые фамилии Англии. Вы не знаете, оставляет леди Трамтамтам за собой дом на Хилл-стрит или нет?