и не серьги, и не перстни жен.
Разве скажет кто-нибудь, что видел,
из чего отлит, как водружен
в чашу лотоса сей желтый идол:
благ, безмолвен и невозмутим,
прикасается к пространствам он,
как ладонями к щекам своим.
Перевод В. Летучего
IX. АВТОПОРТРЕТ 1906 ГОДА
Наследный знак дворянства родового
запечатлен в строении бровей.
Испуг и синь в глазах, как у детей,
безропотность, но не раба немого —
поденщика и женщины скорей.
И рот как рот, большой и без затей,
не льстивый, и неправедное слово
ему претит. Открытый лоб сурово
очерчен, как у вдумчивых людей.
Все осознать как сущность не рискну;
она еще ни в радости не стала,
ни в горе цельностью, но изначала,
по признакам, уже предвосхищала
и жизненность свою, и глубину.
Перевод В. Летучего
IX. АВТОПОРТРЕТ 1906 ГОДА
Дворянского стареющего рода
неукротимость жесткая бровей.
А взгляд — как у испуганных детей:
в нем и смиренье есть и несвобода,
но не раба, а женщины скорей.
И рот как рот, все шире и точней
с годами; все яснее год от года
отражена в нем истины природа;
и лоб — в игре задумчивых теней.
Во всем как бы предчувствуется связь:
ибо в страданьях, в счастье, в невезеньи
ничто еще не знало обобщений,
словно случайно где-то в отдаленье
мысль о глубоком, сущем родилась.
Перевод Т. Сильман
X. КАФЕДРАЛЬНЫЙ СОБОР
В тех старых городках, где, как в былом,
под ним дома, как ярмарка, толпятся,
дабы, его заметив, стушеваться,
закрыть лавчонки, повелев молчком
умолкнуть дудкам, крикунам бесчинным,
взволнованно прислушиваясь к высям,-
а он стоит в своем плаще старинном,
со складками контрфорсов — независим,
не зная, что домами окружен.
В тех старых городках мы вдруг поймем,
насколько все, что льнет со всех сторон,
переросли соборы; их подъем
безмерен так же, как безмерен взгляд,
что погружен в себя самозабвенно
и ничего, что вне его, надменно
не замечает. Их судьба, как клад,
накапливалась, окаменевая,
непреходящей вечности полна,
тогда как улочки, где грязь сплошная,
случайные носили имена,
как дети — платьица: не все ль равно,
как фартук — лавочник: какой попало.
Соборы помнят все: и стон начала,
и взлет, где ярость к небесам взывала,
любовь и страсть, как хлеб и как вино,
и жалобы любви во тьме портала.
Но жизнь свой ход в курантах замедляла,
на башне эхо поступей стихало —
и смерть гнездилась в сумраке давно.
Перевод В. Летучего
XI. ПОЭТ
Ты пронесся, мой час безвестный.
Больно ранил меня крылом.
Что мне делать с собственной песней,
с этой ночью и с этим днем?
Нет возлюбленной у меня,
ни дома, ни отчего края.
Я вещам себя раздаряю;
приглядись: в каждой вещи — я.
Перевод В. Летучего
XI. ПОЭТ
Миг, ты ранишь меня, улетая.
Этих крыльев пагубна тень.
И замкнулись уста. Я не знаю,
что мне ночь теперь, что мне день?
Что любовь, что дом, что уют?
Я один перед целым светом,
и себя я дарую предметам,
и они меня вновь раздают.
Перевод Т. Сильман
XII. ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Он поднимался из последних сил,
седей маслин, седеющих на склоне,-
и лоб, покрытый пылью, погрузил
в горячие и пыльные ладони.
Путь завершен. И впереди — конец.
Уйти — но я уже ослеп, плутая,
и как скажу я, что ты есть, отец,
когда нигде не нахожу тебя я?
Не нахожу тебя: в себе самом,
ни в камне, ни в тени маслин — ни в ком.
Я одинок, и ни души кругом.
Скорбящих утешал я, твой посол,
и ты меня и укреплял и вел,
ты — выдумка. О как мой крест тяжел!..
А после скажут: ангел снизошел.
При чем тут ангел? Нисходила ночь,
листву листая в густолистой кроне,
ученики ворочались спросонья.
При чем тут ангел? Нисходила ночь.
Подобна ста другим, что наступали
и уходили прочь.
В ней стыли камни, в ней собаки спали —
о смутная, о полная печали,
заждавшаяся утра ночь.
Нет, к себялюбцам ангел не слетает,
не станет ночь великой ради них.
Предавшие себя и всех — таких
не признают отцы и вырывают
в проклятьях матери из чрев своих.
Перевод В. Летучего
XIII. ИСПАНСКАЯ ТАНЦОВЩИЦА
Как спичка, чиркнув, прежде чем огнем
заняться, точно в спешке безотчетной,
разбрасывает искры — так рывком,
как вспышку, в расступившихся кружком
она бросает танец искрометный.
И вдруг — он пламя с головы до пят.
Взметнула взгляд, и волосы горят,
рискованным искусством полоня,
и ввинчивает платье в глубь огня,
откуда, точно змеи, в дрожь бросая,
взмывают руки, дробный стук ссыпая.
Потом: огня как будто мало ей,
она бросает вниз его скорей
и свысока глядит с улыбкой властной,
как он простерся, все еще опасный,
и бешенства не прячет своего.
Но, победительно блестя очами,
она с улыбкой сладостной его
затаптывает в землю каблучками.
Перевод В. Летучего
XIII. ИСПАНСКАЯ ТАНЦОВЩИЦА
Как факел, что и вспыхнул и потух,
когда огонь не хочет заниматься,
дразня своей игрой, так входит в круг
собравшихся и начинает вдруг
ее безумный танец разгораться.
И вот он в яркий пламень перерос.
И языки пылающих волос
кольцом огня зажгли ее наряд,
и весь он вихрем яростным объят,
и только руки, спугнутые змеи,
дрожат и извиваются, белея.
И, словно пламя стало ей невмочь,
она, его сорвав, швырнула прочь,
и властным жестом стихнуть повелела;
и пламя гневно на земле алело,