Книга оборотней

Зато в более поздние времена, в XIV–XVI веках, низшая демонология, в частности представление об оборотнях как бесовском воплощении, получила широкое распространение. Причем это парадоксальным образом сочеталось с активной деятельностью Церкви по искоренению суеверий, в результате чего демономания приняла невиданный размах и сопровождалась всевозможными историями об оборотнях и волколаках. По утверждению В. П. Даркевича, «в Западной Европе, начиная с XIV века и особенно в XV–XVI веках, атмосфера демономании сгущается и воображением людей с особой остротой завладевают сцены Апокалипсиса, возрастает и страх перед загробным возмездием, что засвидетельствовано и памятниками письменности, и искусством»[11]. Исследователи духовной культуры Средневековья говорят о «глубоком падении богословской мысли», догматизации христианства, о внедрении в сознание «самых наивных представлений народной вульгарной религии»[12]. О. А. Добиаш-Рождественская, в частности, пишет о наиболее мрачной полосе Средневековья, стихийном спаде к невежеству в сочетании с наивной вульгарной фантастикой и походом против мирской науки, заложенных еще в сочинениях папы Григория Великого (VI век) и определивших христианское сознание вплоть до Нового времени. Характерно, что в начале своей деятельности Григорий, посылая епископа Августина Кентерберийского к англосаксам, рекомендует ему «программу компромисса» — приспосабливания проповеди и обрядов христианства к старому языческому обычаю, «смыкая новые святилища… их праздники, героев и обычаи со святилищами, праздниками и т. п. народной языческой старины»[13].

Это смыкание сопровождалось, с одной стороны, огрублением христианских догматов, с другой — демонизацией языческих верований. В свете христианских представлений свойство Одина оборачиваться в волка перевело его из богов в разряд демонов-колдунов, главная опасность которых состояла не в том, что они могли пожрать тело человека, а в том, что они способны были погубить его бессмертную душу. Аналогичным образом древние языческие представления о зооантропоморфных превращениях в простонародном сознании стали устойчиво связываться с нечистой силой, бесовщиной, черной магией и т. п. Любое отклонение от нормы, непохожее, странное поведение или событие рассматривались и воспринимались как происки дьявола, колдовство, а значит, оборотничество. Именно в эту эпоху концепт оборотничества в простонародном сознании утратил положительные признаки (родство с природой, покровительство высших сил, особые способности и проч.) и закрепил отрицательные (нечистая сила, чернокнижие, бесовщина, кровожадность и проч.).

Раздвоение понятия и оценки оборотничества достаточно отчетливо прослеживается и в книге С. Бэринг-Гулда, где собраны как очаровательные предания о лебединых девах и иных языческих образах, так и устрашающие былички и поверья о вервольфах в период от позднего Средневековья до XIX века. К тому времени мифологический образ оборотня, его профанация в народном сознании и реальные проявления противоестественной жестокости и неустойчивости психики уже становились предметом внимания не только богословов, но и ученых, прежде всего врачей и физиологов, к исследованиям которых обращается Бэринг-Гулд в поддержку своего основного тезиса о том, что представление об оборотнях — это продукт невежественного ума, наивная попытка объяснить дикое, звероподобное поведение человека.

Сабин Бэринг-Гулд (28 января 1834 — 2 января 1924) — англиканский священник и проповедник, богатый землевладелец, писатель, агиограф, исследователь, собиратель фольклора (народной поэзии, преданий, быличек и сказок), многодетный отец — был едва ли не воплощением «человека викторианского», то есть крайне респектабельного, твердого в религиозных и нравственных устоях, трудолюбивого и сильного духом, и в то же время чудаковатого, если не сказать эксцентричного. Чтобы представить себе, что может привлечь внимание такого человека к теме оборотничества настолько, что он посвящает этому целую книгу, стоит пристальнее вглядеться в его биографию и перечень изданных им книг, очерков, статей, стихов, пьес, заметок и иных публикаций — по подсчетам исследователей, их всего около тысячи двухсот!