До того как я сдался и начал понимать, мне не нравилось, что она — не «наша». То есть иностранка и говорит по-французски, но ведь это не важно. Что поделаешь? Ведь всюду существует маленькая Франция. Или маленький Париж, или маленькая Польша. Не понимаю, почему я оправдываюсь, но мне страшно. В этом нет ничего плохого. Где-нибудь найдется благодетель, способный защитить, и для Бланш, возможно, тоже существует спасение и прощение.
Теперь дело идет лучше. Поначалу реконструировать Бланш было трудно, сейчас уже легче, хотя это и причиняет боль. Сперва где-то в глубине был ком, теперь его нет. Я думаю, что она, осмелься она говорить откровенно, совсем не показалась бы такой жестокосердной. Человек беспощаден, только если сам не ждет пощады.
Когда я был младенцем, по-младенчески говорил и по-младенчески мыслил, то есть когда мне было десять лет, во время Второй мировой войны, я мечтал, что когда-нибудь полюблю светловолосую, очень красивую, восхитительную, но парализованную девушку, которая будет сидеть в инвалидном кресле и играть на скрипке. Не знаю, откуда я это взял. Я даже не видел фильма[10]. Полагаю, что поначалу я примерно так и представлял себе Бланш — скромной, прелестной блондинкой, играющей на скрипке и способной передвигаться только с моей помощью. Собственно говоря, вполне естественно. Ведь это и была Бланш. Я узнал ее. В конце концов она вернулась. Пришлось реконструировать ее жизнь, поскольку сама она молчала. Но, несомненно, это была она. История превращения в торс и почти забытая мечта о девушке в инвалидном кресле, со скрипкой в руках.
Еще немного, и все будет в порядке. Ком исчез. А все прочитанные сказки! например, о девочке в красных башмачках! или о русалочке! Там всегда говорилось о невероятной боли, когда она вставали на ноги и шли. Словно им в ступни вонзались ножи.
Скоро все снова пойдет хорошо. Девочку звали Бланш. Amor omnia vincit.
II
Песнь о Кролике
В своей «Книге» Бланш называет ее Кроликом. Это могло быть презрительным намеком на ее сексуальность.
Может быть, этот персонаж и несущественен.
Но если он важен для Бланш, то важен и для нас.
Поначалу среди персонажей «Книги вопросов» только три женщины. Это Бланш, Мари и Кролик. Потом появляется Герта Айртон, но только под конец. И Бланш с ней никогда не встречалась.
Кролик?
Сперва мне думалось, что все они были немного наивными и боялись, боялись, что не вынесут любви. Но, вероятно, я ошибался. Это не боязнь, а невинность — несмотря на окружающую грязь, то, что заставляет человека в конце концов вставать и идти.
Иногда вдруг создается впечатление, что Бланш останавливается, сбивается; можно предположить, что она подымает взгляд от деревянной каталки и устремляет его в окно, на деревья и листву, будто за ними находится берег реки, или опускает глаза и смотрит на укутанный одеялом обрубок ноги, морщит лоб с невинным удивлением на все еще по-детски прелестном лице и тут же пишет:
Постепенно привыкаешь, под конец мне это даже нравится. Она ведь хочет, чтобы мы поняли, но немного боится, не улавливая, почему мы никак не можем понять! отчего медлим! Тогда возникают невинность и робость; вопрос: можно ли продолжать, приблизительно так.
Вероятно, поэтому. Так пишут только те, кто еще не до конца решился или пребывает в безграничном отчаянии. О шести тысячах женщин, запертых в больнице Сальпетриер, толком никто ничего не знает, но ведь они там были, непосредственно рядом с нею.
Нетрудно понять, что пальцы и руки Бланш пострадали от радиевого излучения.
Но ступни? А позже и ноги целиком?
Возможно, причина кроется в чем-то другом. У Бланш часто повторяется:
Сперва, стало быть, Бланш. Затем Джейн Авриль, которую на самом деле звали Жанна Луиза Бодон.
Она играет очень скромную роль в истории Бланш, Мари и профессора Шарко, но однажды июньским вечером (год в «Книге» не приводится; можно, однако, предположить, что году в 1906-м) она, безо всякого предупреждения, навещает Бланш. Это — первый из двух ее визитов.
Второй был нанесен за месяц до смерти Бланш. Мари, Бланш и Джейн, втроем, сидят на террасе. Деревья. Листва.
Это — наиприятнейшая встреча, совсем непохожая на первую, она-то и является исходной точкой, или той точкой, с которой можно начинать повествование.
Всегда хочется надеяться, что в каждой человеческой жизни существует подобная точка. Вероятно, поэтому мы и продолжаем жить.
Первая встреча происходит посреди серии ампутаций — Бланш уже лишилась руки и стопы, но еще может вполне сносно передвигаться на костылях; Джейн равнодушна и любезна. В «Книге» есть вопрос: Чем вызван визит Джейн и кто рассказал ей о моем положении?