Книга несчастных случаев

Поэтому Оливер повадился приносить сразу все – если отец хотел ключ 3–16, он приносил все ключи, на всякий случай. Однако отец злился еще больше, потому что это была «пустая трата времени», и Оливер удостаивался затрещины, удара в живот, а иногда даже удара ногой по колену или бедру. Отец заявлял, что размер написан на ключе, но Оливер видел, что это не так: инструменты были старые и ржавые, и разглядеть, какой это ключ, 3–16 или 5–8, было очень трудно. Иногда он находил на металле цифры и пытался разобрать их на ощупь, словно шрифт Брайля, но из этого также ничего не получалось. Самой последней его уловкой стала попытка запомнить, какой ключ какой, но даже это не помогало – потому что Оливер так волновался и суетился, что все равно постоянно приносил не то. Иногда, когда он заходил в сарай и начинал перебирать инструменты, его охватывал приступ тошноты, он убегал в угол, там его рвало, и он заливался слезами. Пока что отец не обнаружил рвоту в углу.

Оливер с ужасом думал о том, что произойдет, когда он обнаружит.

Времени уже без пяти четыре.

Оливер услышал характерный хруст гравия под колесами машины.

Мультфильм уже почти закончился. Но тут с экраном что-то случилось. То кадры застывали, то рассыпались дождем квадратных хлопьев, становясь все более неразборчивыми. По экрану поползли белые полосы. Оливера захлестнули злость и разочарование. Единственная хорошая вещь в жизни, и вот и ее не стало!

Экран погас.

Прошло какое-то время.

Однако вскоре появилась новая картинка.

На экране был отец Оливера, стоящий на улице. Снятый так, будто камера находилась где-то вверху, на деревьях. Отец достал из машины контейнер, в котором возил обед, и ящик с инструментом.

«Господи, он вернулся домой, о нет, нет-нет-нет!..»

Но тут человек на экране телевизора остановился, застыл на месте. Точнее, почти застыл – он словно двигался небольшими рывками, по дюйму за раз, дюйм вперед, затем дюйм назад.

Плененный в одном моменте времени.

Оливер не мог взять в толк, что происходит. Посмотрев на часы на стене, он увидел, что секундная стрелка ведет себя так же – качается вперед и назад, не передвигаясь на следующее деление.

На экране появилось лицо. Лицо мультяшного персонажа, и у Оливера мелькнула было мысль: «Так, отлично, мультфильм продолжается», – однако этого героя он не узнал. Бледное лицо, обрамленное вьющимися прядями сальных черных волос. Нос длинный и комично скрюченный. На его кончике крохотные очки в золотой оправе. Под ними усы, словно нарисованные маркером.

– Привет, Оливер! – широко улыбнувшись, поздоровался мультяшный герой.

И тут Оливер его узнал.

Его звали Элай. Однако Оливер не смог бы ответить, откуда ему известно это имя.

– Ты помнишь сегодня?

Оливер недоуменно заморгал. Что он должен был ответить человеку на экране телевизора?

Элай, также известный как Элигос Вассаго[109], продолжал:

– Все в порядке, Оливер, можешь отвечать.

– Я… я не помню. – Оливер мельком взглянул на часы на стене. Секундная стрелка продолжала дергаться, тщетно стараясь снова двинуть время вперед. – Как я могу помнить сегодня, если еще не завтра?

Элай усмехнулся. И исчез.

На экране снова появилось изображение в том же мультяшном стиле «Одрика и воинов Колеса». Но только в кадре был не Огнеплюй, преследующий Дископила, а та самая комната, в которой сидел Оливер. Открылась дверь, и вошел его отец – в мультфильме он был более широкоплечим, более коренастым, борода его представляла собой зазубренную линию, что-то вроде перевернутых вверх основаниями горных вершин.

– Где мать? – спросил отец на экране телевизора.

– Наверху, – ответил мультяшный Оливер.

И это была правда, потому что мама находилась именно там. Как это часто бывало в конце дня. Наверху. В кровати. Спящая, или дремлющая, или просто тихо плачущая.

– Я сегодня узнал от одного приятеля, что она кое-кому звонила.

– Ну да, – пробормотал Оливер на экране, очевидно, не понимающий, что это означает.

– Звонила юристу, – объяснил мультяшный отец. – По поводу развода.

– Ой…

– Это означает, что она собирается уйти от меня. Уйти от нас, – сказал отец.

И тут настоящий Оливер, сидящий перед телевизором, подумал: «Это правда? Мама правда так сделала?» И у него вспыхнула искорка надежды, потому что, быть может, мама уйдет не от них, а только от него. Быть может, заберет Оливера с собой…

– Ты-то не собираешься уходить от меня, а?

– Нет, сэр, – солгал мультяшный Оливер, и Оливер настоящий понял, что это ложь.

На экране отец потрепал сына по щеке.

– Хороший мальчик. А теперь мне нужно поговорить с твоей матерью.

Оба Оливера, настоящий и на экране телевизора, поняли, что это означает. Никакого разговора не будет. Будет сплошной крик. А закончится все так, как и всегда: мать расплачется. Практически наверняка с синяками. Возможно, избитая до крови.

И тут мультяшный Оливер на какое-то мгновение повел себя как Одрик: он схватил за руку отца, собравшегося подняться наверх. Это был дерзкий жест непокорности. Мальчишка гордо вскинул подбородок, и его лицо озарилось мультяшной храбростью.