Книга духов

У меня на запястье, привязанный ремешком, висел кошелек с деньгами, что прислала Себастьяна и дала Герцогиня. Он был ручной работы, из Герцогининой коллекции, сшит из розового шелка, и внутрь она напихала банкноты и монеты, собранные девушками – милым сестринским сообществом, будь оно благословенно. Говоря короче, у нас было более чем достаточно денег, чтобы провести ночь в Балтиморе, а в Ричмонд выехать на рассвете. Эли на это охотно согласился; он уже достаточно напутешествовался и желал только твердой почвы под ногами, покоя и места, где отлежаться.

Порасспрашивав, мистер Райан вскоре нанял комнату в очень нарядном здании на углу Калвер и Лафайет-стрит, в близком соседстве с которым билось (и улавливалось слухом) самое сердце города, кипела деловая и прочая жизнь. Когда при мне впервые был упомянут этот отель, я вздрогнула. Большая надпись на вывеске читалась как проклятие: «Отель Барнума». Куда ни кинь, всюду он! Да, отелем владел тот самый Барнум, которому принадлежал обративший меня в бегство гермафродит. Но я слишком устала, чтобы возражать, и мы обосновались у Барнума. По отдельности, а вернее, вместе, но порознь. То есть мы притворялись супругами только до порога нашего номера. Долгий путь притупляет желания, а кроме того, мне предстояла миссия, главная суть которой была – убить ту, кого я любила. Кровь у меня в жилах замедлила ток.

Добавлю: Элифалет любил другую. И ее нельзя было предать – это поняла бы всякая ведьма и всякая просто умная женщина. В ночь моей инициации она одолжила мне Эли, но дальше – нет. Мы сделались как брат с сестрой. Так мне представлялось, хотя единственные брат с сестрой, каких я знала, были Эдгар и Розали, а у них ничему путному нельзя было научиться.

В ту ночь в отеле Барнума мы без стеснения разделись и улеглись в общую постель. И дремали до тех пор, пока стук в дубовую дверь не возвестил об обеде. Ели мы à deux[119], прямо в кровати. Нам подали свежеиспеченный хлеб и очень питательный говяжий бульон. Затем мы принялись за фаршированного фазана, и Эли так ловко управлялся с ножом, что я подумала, а не приложил ли он руку к изготовлению чучел виверр. Я прикусила себе язык, а когда мы покончили с обедом, завела разговор о ближайшем будущем. Точнее, я говорила о прошлом, но целью было настоящее и будущее, и, присматриваясь к Эли (что ему можно сказать, что нельзя?), я разворачивала свою историю, как рыболов отпускает леску.

Насколько Элифалет привык к беседам о ведовстве? Об этом я могла только гадать, хотя он был сыном одной ведьмы и супругом другой. Что, если при упоминании выходцев с того света он поспешит домой, бросив меня на произвол судьбы? Он видел, как на меня подействовала ночная прогулка на кладбище Святого Иоанна, однако никто не рассказывал ему в ясных выражениях о моем альянсе со смертью, то есть я не рассказывала. И вот я стала излагать историю выборочно. Брат и сестра По – да, но не их матушка; печальная судьба Мамы Венеры, включая пожар, но не ее первая смерть и сделка, которую она, в подражание Фаусту, заключила с Элайзой Арнолд и тем продлила свое существование. О Селии я говорила немного, потому что все в Киприан-хаусе слышали мою полную исповедь.

– Этот Эдвин… – начал Эли.

– Эдгар, – поправила я.

– Этот Эдгар… нам нужно будет отыскать его в Балтиморе?

– Нет-нет. Мы здесь оказались случайно. Я не хочу видеть Эдгара По.

– Ты его боишься?

– Боюсь? Нет. Но от него лучше держаться подальше, с ним только и жди неприятностей. И еще Эдгар По знает о нашем побеге – Селии и моем.

– И больше никто?

– Нет, знают еще его сестра и Мама Венера, вернее, знали… Но только Эдгар мог бы этим воспользоваться, он ведь ненавидит своего отца и сделает все, чтобы опозорить его семью.

– Понятно, – кивнул Элифалет, но я не остановилась; рассказала об этом семействе, об усыновлении, о Фрэнсис Аллан, о неверности, о незаконнорожденном брате Эдгара, чью фамилию я ношу, о том, что Джон Аллан считает Эдгара негодным рифмоплетом.

– А еще деньги, – добавилая, – приправой к этому салату служат деньги: Джон Аллан богат. Восседает на груде монет и не скатит оттуда Эдгару даже пятицентовика.

– Выходит, поэт…

– Беден, да. Но этих двоих разделяют не только деньги, но несогласие во вкусах, темпераментах и многое другое.

Я продолжала:

– Мама Венера знала весь наш замысел целиком, Розали – только часть, и столько же Эдгар. Но в этих краях укрывательство беглых рабов считается, конечно, преступлением и…

– И убийство тоже, – дополнил Эли.

– Я… это не я…

– Как я слышал, этот человек заслуживал смерти и того, что за ней последовало. – Это был намек на бесконечное и беспредельное воздаяние, уготованное Бедлоу на том свете, и, проясняя эту мысль, взгляд Эли (желто-зеленый, дымчатый, под соболиной сенью ресниц) указал вниз, где спрятаны глубины преисподней. – Скатертью дорожка в пекло… Но довольно о нем. Что с этим докучливым поэтом?