Книга духов

Перерезав веревку, которая стягивала всю пачку, в том числе не очень мне интересные журналы и газеты, я обнаружила несколько писем от Розали; от Селии, как я и думала, ничего не было. Я отодвинула всю кучу в сторону. Посланные Розали «Курьеры» или «Визиторы» с сочинениями Эдгара – критикой, прозой, стихами – не вызывали у меня любопытства. На ее письма, которых было четыре, я тоже не взглянула. У меня были другие дела; после неприятности в Барнуме я посвятила себя приготовлениям к отъезду: последним сборам, общению с сестрами и прочему. Вскоре мне предстояло отправиться на территорию, а там исправлять то, во что вылились мои грезы. Я собиралась освободить Селию. Высказать всю правду, а там будь что будет.

Поэтому я не прикасалась к письмам. И лишь в начале сентября, как-то после полудня, мне пришло в голову их вскрыть. В двадцатый или тридцатый раз укладывая сундук, я подумала о том, что глупо будет везти их на юг нечитанными. И вот я подошла к подоконнику. За окном слышалось птичье пение. И стук лошадиных копыт. Городские шумы… отдаленные, слабые. Я взяла последнее письмо, с датой двухнедельной давности, сломала печать, развернула листок и увидела на пергаменте черную кайму. Заполнявшие его каракули имели вид еще печальнее; это были горе и растерянность, излитые на бумагу. Душераздирающая весть заключалась в следующем:

Мама Венера была убита.

Часть третья

42 Перемена планов

В мой последний день в Киприан-хаусе ко мне на чердак утром поднялась Сара, чтобы помочь упаковать сундук; туда я сложила свой двойной гардероб, все недавние приобретения – юбки и панталоны, шали и подтяжки; туда же отправилось множество «Книг теней» – как подлинники, так и полные копии, сделанные по настоянию Эжени. Накануне вечером я прерывала приготовления только для того, чтобы проститься с сестрами, которые приходили поодиночке и парами, между приемами кавалеров и ближе к ночи. У всех лились слезы.

Дарили подарки. В сундуке у меня лежали два плотно закрытых пузырька с чернилами Карденио. Эжени вручила их мне скорее не как подарок, а как настоятельное увещевание: пиши, а то хуже будет. Ей пиши – да, но и для себя пиши тоже. Свои воспоминания мне следовало отстаивать, процеживать и накапливать в книгах, которые я буду вести. И в самом деле мне было что процедить и накопить; в Киприан-хаус я явилась как никогда запутавшейся. В чем же состояли уроки, которые намеревались мне преподать Себастьяна и Герцогиня? Да, они касались Ремесла, но также и жизни… жизни, и любви, и желания. Покидая Киприан-хаус, я не знала или не умела выразить… нет, скажем иначе – я уже ощущала на себе последствия усвоенных уроков. Вначале я была как вода в бутылке – мое существо принимало форму, продиктованную снаружи. Я переменилась, как вода, в которую налили чернил, и причиной были Герцогиня, Элифалет, обитательницы Киприан-хауса и даже их кавалеры. Потом были восковый урод в музее Барнума и известие об убийстве Мамы, отчего мои воды еще больше взволновались и замутились; синева их сделалась чернотой. Синие, да, и черные. Но что мне оставалось, кроме как брести вперед и вперед?

Той ночью весь дом наконец затих, все сестры заснули, кроме одной – меня.

Едва рассвело, мы с Сарой спустились вниз и в вестибюле встретили Герцогиню. Она была разряжена в пух и прах. Мой отъезд как будто не повлиял на ее обычную рутину – утренний выход в город в сопровождении Элифалета, – которая повторялась шесть дней в неделю при любой погоде. Я не обиделась; мне было известно, что Герцогиня не хотела со мной расставаться.

– Аш. – Герцогиня с улыбкой наклонила голову, раскрыла объятия, словом, всем своим видом выразила самые теплые чувства.

Сдерживая слезы, я обняла ее в ответ.

Через открытые двери Киприан-хауса (я переместилась к ним поближе, опасаясь, что объятия Герцогини поколеблют мою решимость) виднелся конный экипаж, стоявший на обочине. На козлах сидел чернокожий. Заметив меня, он приподнял свою пеструю клетчатую шапочку, точное подобие которой украшало его лошадь. Поворачиваясь к Герцогине и Саре, чтобы окончательно проститься, я обнаружила… кого-то. Да, в экипаже сидел кто-то, наполовину спрятанный, торчала только нога, одетая в панталоны.

Странно. Значит, мне предстояло в столь ранний час добираться до берега не одной? У меня не было ни малейшего желания делить с кем-либо экипаж.

Но тут попутчик наклонился вперед, и к открытой веранде Киприан-хауса полетела на крыльях улыбка – Элифалета Риндерза.

– Герцогиня! – Я развернулась на каблуках своих новых ботинок.

Но Герцогиня только улыбалась, и у меня наконец хлынули слезы, потому что только тут стало понятно, как я боялась путешествовать в одиночестве. И с такими неясными целями. В место, откуда я давно бежала.

– Но, – начала я, – он собирается?..

– Только до Балтимора, – произнесла Герцогиня, – не дальше. – Она предостерегающе покачала пальцем с красным ноготком. Снова она раскрыла объятия, снова я погрузилась в ароматное облако. – Bon[118], тогда до Ричмонда, но дальше – ни-ни.