Леннар перебросил саблю в левую руку: правая немела и разжималась. Он запустил пальцы под маску и смахнул заливающий глаза пот, смешивающийся с кровью из рассеченной брови, а потом, действуя только кистью, отбил несколько направленных в него ударов. Сабля крутилась в его руке с такой скоростью, что оторопевшим Ревнителям, уже думавшим, что противник сломлен, показалось, будто перед ними раскрылся большой стальной веер.
Леннар еще раз выплюнул кровь, наполнившую рот, и бросил:
— Ну… вам как выдавать, по одному или всем сразу?…
— Взять его живым!.. — проревел Моолнар.
Отчаявшись захватить неподатливого врага умением, Ревнители Благолепия решили взять количеством. В конце концов, что им было терять?… Вне всякого сомнения, упусти они Леннара в ТАКОЙ благоприятной для себя ситуации, всех их ждало
Его собственная сабля, жалкая, зазубренная, на треть обломанная, подрагивала в руке.
— ВЗЯТЬ!!!
…Теперь, конечно, взяли. Отбросив уже непригодный для схватки, изуродованный и разбалансированный клинок, Леннар обзавелся ножом питтаку, исконным оружием Ревнителей, сорванным с пояса одного из громоздящихся у ног убитых храмовников. Он успел располосовать горло еще одному противнику и даже ранить Моолнара, который наконец-то бросился на подмогу своим людям. Леннара свалили с ног, принялись топтать, перевернули, крепко стягивая руки за спиной поясом одного из убитых. Приблизившийся Моолнар взял из рук Субревнителя факел и поднес к лицу лежавшего на полу человека — самого страшного противника, которого когда-либо имел Храм за многие столетия своей древней, богато разветвленной, изобилующей войнами и ересями истории.
— Леннар, великий предводитель Обращенных… — вымолвил Моолнар задумчиво, и быстрая торжествующая улыбка осветила его лицо, полускрытое маской ночного видения. — Ты дорогой гость Храма. Самый дорогой. Не припомню, чтобы чья-то жизнь стоила нам так дорого. Годы войны, горы убитых. Такого гостя Храм сумеет встретить достойно. И сумеет достойно ПРОВОДИТЬ.
Леннар ничего не ответил. Одной рукой брат Моолнар сорвал полумаску с лица побежденного врага, а второй поднес факел так близко к глазам Леннара, что стали потрескивать волосы. Непокорная мальчишеская прядь, свесившаяся на лоб, затрещала и съежилась.
— Хочу тебя запомнить ТАКИМ, какой ты сейчас, — пояснил Моолнар, хотя никто ни о чем его не спрашивал. — Потому что вскоре ты ОЧЕНЬ ИЗМЕНИШЬСЯ.
— А что делать с этим? — спросил один из Ревнителей, подталкивая к стене связанного Лайбо. — Прирезать, как свинью?
— Ни в коем случае! Беречь их! Чтобы ни один волосок не упал!.. Не дышать над ними!.. Как приведем в узилище Храма — смыть с них кровь, дать обильно еды и питья, чтобы ни в чем не нуждались… — Глаза брата Моолнара угрожающе сощурились и вспыхнули. — До самого аутодафе!!! — Он будто в предвкушении облизнул губы и зловеще прошептал: — О-о, это будет особое аутодафе, совершенно особое…
— Позволь только, я вырежу язык этому, брат Моолнар, — выговорил Субревнитель, выразительно глядя на Лайбо, — а то слишком злоречив и ядовит, и…
— Я все сказал, — коротко оборвал его глава отряда. — Все! Нужно доставить этих двоих в Храм. За телами наших братьев вернемся позже. Один должен остаться на карауле, чтобы здешние дикие псы…
— Будет исполнено, — последовал угрюмый, но четкий ответ.
Сражение было закончено. Самый упорный противник, какого только имел Храм за свою тысячелетнюю историю, был в его руках.
…Караал не солгал.
Вскоре Леннар и Лайбо были водворены в самую охраняемую, самую глубокую, самую надежную подземную камеру узилища в ланкарнакском Храме. У Леннара даже не отобрали полант, прибор связи, просто сняли с головы и брезгливо швырнули в дальний угол тюремной камеры. Достать его оттуда, чтобы, к примеру, связаться с Академией, — было невозможно: камера разгорожена решетками, до лежащего у стены прибора связи не дотянуться…
Распоряжение брата Моолнара было выполнено (с согласия Стерегущего Скверну): их прекрасно накормили и напоили — не развязывая рук, — смыли с тел кровь и пот, обработали раны и наложили на них повязки. Впрочем, и Лайбо и Леннар слабо чувствовали ход времени и то, что с ними делают по мере истечения этого времени.