Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

– Это то, о чем я сказывал тебе, Иван Григорьевич! Не пора ли по-новому воевать, сколько можно за дедовские предания держаться? Одно большое каре, скажешь? Нет, оно неповоротливо. Три! Большое и два малых. И еще: рогатки – к черту.

Ошеров, о котором они забыли, прислушивался с интересом.

– Как? – воскликнул Подгоричани. – Ты собираешься наступать. Но не правильнее ли будет держать оборону? А чем прикрываться, ежели бросим рогатки? Силы неравны, генерал!

Потемкин был сильно взволнован, он впервые взял на себя командование соединенными силами в будущем серьезном сражении.

– Вместо леса дедовских рогаток, генерал, не разумнее ли защищать себя артиллерией? – возразил он. – Слушай!

Он подсел к столу, взял лист бумаги, принялся набрасывать план, над которым с вниманием склонился Подгоричани.

– Большое каре с артиллерией – впереди, по обоим флангам – кавалерия. Построение – клином. На второй линии – два малых каре, меж ними – гусары. Ошеров, слышишь? Твой эскадрон в том числе.

– Допустим, – кивнул головой Подгоричани. – Турки поначалу всегда стремительны и злы – вот, они отвечают атакой на наше наступление, что дальше?

– Дальше артиллерия осыпает их огнем. Я буду командовать большим каре…

Он рисовал, объясняя, какие перестроения произведет по мере приближения противника. Сергей тоже внимательно прислушивался.

– Выходит, я с ребятами – в резерве? – воскликнул он.

– Да.

– Но…

– Не возражать, – спокойно прервал Потемкин и закончил свою мысль.

– Что же, Григорий Александрович, – тихо улыбнулся грек, – риск велик, а делать, кажется, нечего. Да и, опять же, не впервой.

– Хорошо, господа, – Потемкин поднялся, и по тону его Подгоричани и Ошеров поняли, что он хочет остаться один. Они распрощались ненадолго. Григорий Александрович затеплил свечу перед своим любимым походным образом Божьей Матери и опустился на колени…

*

Утром турки, перешедшие Мильку, открыли огонь из двух батарей. Потемкин, построив отряды, начал выдвижение в сторону могучей вражеской кавалерии, которая, прикрывая пехоту, вытянулась в линию. Враги атаковали.

Новички, поступившие в армию в перерыве между компаниями, ужасались, изумленные бешеным наскоком яростной силы, казалось, неустрашимой, жаждущей бездумно смести все на своем пути. Турки вопили и визжали, русские отвечали возгласами, вселяющими в них боевой дух, подбадривали новичков. Вражеская конница была встречена оглушительными залпами, в громе которых тонули призывы Аллаха. Турки понесли урон, но мощная конница их не дрогнула, ударила по левому флангу, прорвала линию русской кавалерии. Этого Потемкин не ожидал. Его каре встретило яростную атаку янычар, с тыла наседала конница.

Потемкин и сам бился, бился с остервенением, но душа его содрогалась при мысли, что от успеха его командования зависит теперь столько солдатских жизней. Он так и не привык к войне. Куда лучше мыслить за нарисованным планом или же сражаться, зная, что от тебя зависит только твоя собственная жизнь и ничья больше…

– Теперь дело за нами, ребята! – вскричал Сергей Ошеров, когда конные турки, прорвав полуэскадроны, навалились на пехоту. – Вперед, за Россию!

Он блистательно бросил свой эскадрон в контратаку. Ему было куда легче, чем Потемкину – привык рубить, крушить, колоть, не думая. Турки боялись его – дерзкого, ловкого. Он наступал, они шарахались, Сергей, вдохновленный, рубанул одного, снес, словно кукле, голову другому, заколол третьего… Друзья-гусары не отставали от него. С болью Ошеров увидел, как упал с коня Милич. Лошадь, взмыленная, разгоряченная, неслась вперед в порыве, а Зоран пытался подняться, но не мог. Сергей подозвал Белоглазова.

– Спасай Милича! Скорее!

Миша поспешил к сербу…

Вступивший в дело резерв во многом помог спасти положение. Ревущая артиллерия заставила атакующих противников отступить. Но лишь на время.

Сраженье вновь закипело, турки ярились в злобе, в отчаянье, что им не удалось так легко сломить небольшой отряд соединенных русских сил. Но и русские, ободренные успехом, вновь готовы были сражаться за десятерых. Потемкин думал, отдавал приказы, защищался, колол, показывая пример, бросался в самое пекло… Душа его уже ликовала, он почувствовал близкий перелом, почувствовал, что победа близка… Атака мощного противника была страшной по изматывающей продолжительности. Но наконец наступил момент…

– Пора, – сказал сам себе Григорий Александрович. И бросил весь соединенный отряд в контрнаступление…

Как одно из сладчайших мгновений своей жизни вспоминал потом Сергей Ошеров тот миг, когда русская кавалерия вырвалась наконец вперед и погнала противника! Да, вся эта вселявшая ужас вражеская мощь дрогнула под лавиной конницы, под натиском вдохновленных, страха не ведающих русских молодцев, рубящих один – десятерых.

«Вот так и воюем», – думал Потемкин, и гордость за свою землю, рождающую таких вот ребят, наполнила счастьем его ликующую душу.

Он тоже мчался, преследуя противника, и благодарил Бога, что Он не посрамил его усилий, что не стыдно теперь будет смотреть людям в глаза…