Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

– Алексей Григорьевич. Достойнейший человек.

– Расскажите мне все, – еще раз, почти по-детски умоляюще попросила Августа.

Сергей с удовольствием откликнулся на эту просьбу, воспоминания о перевороте, в котором он таким жаром принял участие, возбудили в нем вдохновение. Августа слушала, боясь проронить слово. Когда он окончил долгий рассказ и, застенчиво улыбнувшись ей, замолчал, девушка вздохнула.

– Я хотела бы вернуться, да видно, не судьба, – княжна заговорила тихо, заламывая тонкие бледные пальцы. – И Париж… Боже, сколь пережито, сколько слез выплакано, – вдруг вырвалось у нее с жаром. – Едва-едва успела попривыкнуть, освоиться… И вот опять…

– Что случилось? – робко спросил Сергей. Августа молчала. Смотрела на него с грустью, раздумывала. А когда, наконец, заговорила, он не узнал ее голоса. Заговорила она почему-то по-французски, как-то странно, причудливо, будто читала книгу. Отведя взгляд, вглядывалась в пространство пред собой, словно видя в нем что-то чуждое и неотступное.

– …Засыпал тихий сад моего поместья в окрестностях Парижа, – слушал Сережа, – и я выходила гулять под покровом сумрака. По ночам меня тяготило молчание моего огромного готического замка, становившегося черным внутри, а из сада, в свете звезд, он казался хрупким и всеми своими линиями устремлялся ввысь в едином порыве… Звезды над Парижем иные, чем над Черниговом, Сережа. Но те же звезды видят и Россию… Я часами могла ходить по лабиринту дорожек, вслушиваться в ночные звуки и тут же забывать о них, потому что сбивалась череда воспоминаний, в которых путались странные тяжелые мысли, наполняя душу – как ни старайся бороться! – живой, острой болью. Не знать, кто ты, зачем ты… Страшно. Сладким сном спала в эти часы Марья Дмитриевна, а Василь стоял на входе в сад, в воротах, оберегая меня. Только в эти часы я могла быть собой, могла, не стыдясь самой себя, плакать по Родине, по матери, которая умерла, которую я не знала и уже не узнаю, по отцу, которого, наверное, больше никогда не увижу… А днем… С утренним светом возвращалась ложь. Я вновь была высокородной русской княжной, богатой, свободной – ведь я сама выпросила для себя эту свободу у покойной государыни, заплатив за нее возможностью жить на Родине… Весь мир мог быть у моих ног! Я красива, у меня счета в итальянских банках, я знатна, хотя тайна моего рождения никому не известна… как мне казалось… В моем уединенном замке, приобретенном на деньги русской царицы, под взглядом с башен которого на далекие расстояния разбегаются зелено-голубые поля, деревенские домишки французских пейзанов – в этом замке, который я полюбила и возненавидела, меня каждый день посещали учителя, ведь я сама этого хотела. С одним из них, месье Мерье, сморщенным старичком с чисто французским обаянием, одиноким и несчастным философом, я сильно сдружилась, и мы спорили с ним до хрипоты… Вы знаете, что французам Россия интересна не менее, чем нам – Франция? Французский всегда был моим любимым языком, а здесь я изучила его едва ли не в совершенстве, так что сами парижане весьма удивлялись. О, я была очень популярна в высшем парижском свете! Мои редкие появления на вечерах, званых ужинах вызывали восторг. Я играла до самозабвения роль северной девы, недоступной никаким соблазнам.

А по ночам мой садик стали наполнять звуки музыки, доносившиеся снаружи. Сильный мужской голос чарующе пел романсы, и журчание французского сливалось со звучным аккомпанементом. Он не уставал, он пел часами, и я часами могла его слушать. Я не видела его. Мне казалось, что поет душистый воздух, пропитанный ночной свежестью, поют звезды, поет дивная грация стройных черт моего замка… Это был маркиз де Монтемар. Как он узнал, что я люблю гулять в саду по ночам? Для меня это до сих пор загадка. Я слушала его… А едва светало, он уже мчался на горячем коне по дороге к Парижу. Однажды пораньше поднявшись на башню замка, я увидела, как лихо он мчится прочь. Мне казалось – в отчаянии… Изредка встречаясь с ним в свете, я делала вид, что ничего не происходит. Он не ухаживал, не подходил, он лишь грустно и выразительно глядел на меня прекрасными черными глазами, и в его взгляде я читала благоговейную мольбу… И вновь играла роль…

– Вы полюбили его? – ревниво воскликнул Сергей.

– Наверное, – прошептала Августа.

– И… что же? – робко пробормотал Ошеров.

Она задумалась и замолчала надолго, но в потемневших глазах не было слез. Зато Сереже хотелось плакать. И вдруг лицо княжны стало строгим и будто недобрым.

– А потом появился он! – с ненавистью произнесла она.

– Кто? – выдохнул Сергей.

– Черный человек…

Августа встала и подошла к окну. Ее обед остыл, оставаясь нетронутым. Княжна смотрела во двор, напряженная и мрачная. Сергей боялся вымолвить слово…

– Сергей Александрович, – решительно заговорила Августа, – я никогда, никогда не открою вам эту тайну. Она не моя. Я доверяю вам, но подумайте… Я… – ее голос понизился до шепота, слова едва-едва можно было разобрать, – во мне – кровь Романовых. В ныне царствующей императрице – нет. Вы все поняли?