Да, надо отдать ей должное – не могла не понимать, что, соглашаясь участвовать в заговоре, он, Панин, отводит главной заговорщице скромное место при своем воспитаннике царевиче Павле. Не могла не догадываться (а если не догадывалась, то уж, конечно, нашептали), что и себе он в будущем отводит то же самое место, уже придумывая, как потеснит Екатерину с регентского кресла. Его любимейший проект ограничения самодержавной власти по шведскому образцу был ей известен, и все-таки Екатерина, не сомневаясь, заручилась поддержкой Панина. Что ни говори, она его ценит. А он проворонил! Но кто бы мог помыслить, что она дерзнет на такое! Самодержица… Недооценил. Недооценил и братьев Орловых. Думал, как и все: да что это такое, трактирные завсегдатаи, офицерье… Только что у Гришки мордочка смазливая. И внутренне содрогнулся, увидев в действии Алексея Орлова. В Алехане, привезшем царицу из Петергофа к месту действия и вскоре занявшем тот же Петергоф с конным отрядом, в Алехане, охранявшим новую хозяйку земли Русской во время «действа», почуял умный Никита Иванович фигуру мощную, государственную, еще нераскрытую, неоцененную. Кроме мощи – уверенная, мертвая хватка, разумение на продуманные четкие действия. Да и старший брат не промах. Не только мордашка… Панин понял: теперь они всегда будут при «ней»! Будут охранять ее саму и ее самодержавие. И много на них уйдет его крови. Но ничего… еще потягаемся! Павел взрослеет. Уже и сейчас у цесаревича много сторонников. Из них начала формироваться при дворе группировка, сплотившаяся возле Никиты Ивановича. Много «панинцев» и среди гвардейцев. Судьба помогает – у царицы давно охладело материнское чувство к сыну, выросшему от нее в изоляции. Едва родившегося, забрала его государыня Елизавета от матери, и не видела Екатерина, как он рос.
– Бедный царевич Павел! – горестно вздохнул наставник. Никита Иванович искренне полагал, что любит воспитанника. И невдомек ему было, что, настраивая его против матери, ради своих целей играя на личной драме Екатерины, он поступает противно какой бы то ни было любви. Волновало его сейчас только одно: ведь и у Орловых складывается мощная партия. Жди теперь пуха и перьев!
Секретарь ворвался без доклада.
– Никита Иванович! Что за новость! Государь… бывший… Петр Федорович скончался ныне в Ропше.
Панин так и охнул. Вот и не появляйся при дворе, ссылаясь на болезнь! Скоро важнейшие государственные новости от лакеев своих узнавать будешь…
– От чего скончался? – шахматный ум политика уже заработал.
– Господь ведает. Я не знаю, Никита Иванович. Сторожили бывшего государя в Ропше Пассек, Барятинский, Алексей Орлов…
– Я понял. Благодарю.
Оставшись один, Никита Иванович принялся шагать по комнате, не в силах совладать с возбуждением, овладевшей его ленивой, обычно неповоротливой натурой. Судьба! Сама судьба решает… Вот так-то. Вот он, козырь! Никто не поверит в естественную смерть императора. Ни один человек! Ведь лучшего подарка для Екатерины и придумать нельзя. Сам он помер или… Или! Для всех будет только так. А убийца – Алексей Орлов. Вот уж в это все от мала до велика поверят безоговорочно. Как не умертвить законного супруга той, кого прочишь в жены своему брату? Для братца постарался… Дело ясное.Никита Иванович довольно улыбнулся и, утомившись от непривычного нервного всплеска, тяжело опустился в глубокое кресло. А все-таки приятно иметь такого противника как Екатерина! Царица, несмотря ни на что, ему нравилась, вызывала искреннее уважение, да и против чисто женского ее обаяния устоять было невозможно. Но Орловых надо уничтожать без жалости. В Алехане, лихом преображенце, Панин уже видел главу враждебной «русской» партии, противящейся его замыслам ориентировать Российскую политику на прусское влияние, в чем Панин совершенное искренне видел благо для страны. Тонкий вопрос, тонкий… Что-то сделает Екатерина?* * *
Мгновенно по Петербургу расползлись слухи об удушении Петра Федоровича якобы перепившимся Алексеем Орловым. Все в упоении шептались за спиной Алехана. Где бы Орлов ни появлялся, он ощущал на себе враждебные, наглолюбопытные или испуганные взгляды. Цареубийца! Никто не смел произнести это вслух при встрече с ним, но все думали именно так. Он молчал. Спокойствие и презрение было ответом. Но за презрением явно стояло что-то иное, мучительное и тягостное. Орлов понял: имя его навсегда втоптано в грязь…
Едва поползли слухи, Ошеров примчался к Потемкину.
– Гриш, ты ведь был там, в Ропше, ты ведь знаешь… Я не верю, что Орлов…
– Я стоял в карауле, – спокойно возразил Гриша, глядя на приятеля ясными голубыми глазами. – И ничего не видел. Но лицо Алехана после случившегося помню. Жуткое, отчаянное, но это – не лицо убийцы! Я чувствую, что Орлов невиновен. Но ничего более сказать не могу.
Это было не доказательство, но Сережа все же успокоился. Как бы он вынес развенчание нового кумира?