Княжна Тараканова

Конец романа

Приступ лихорадки опять свалил больную, но уже утром 11 февраля «княжна» со своей свитой выехала из Рима в двух экипажах. Христинек отправился чуть раньше, чтобы распорядиться о достойном размещении гостьи. Перед этим на паперти церкви Сан-Карло она раздала богатую милостыню — и обеспечила пересуды о своём отъезде. Римская публика гадала, точно ли она, как говорили, была прежде любовницей Орлова и теперь возвращается к нему от Радзивилла. Более скептичные и информированные наблюдатели, вроде аббата Роккатани и кардинала Античи, полагали, что Орлов умело завлекает недальновидную «претендентку» в ловушку, но не пытались её предостеречь — разве это их проблема?

Пятнадцатого февраля Елизавета прибыла в Пизу под очередным звучным именем — теперь она называла себя графиней Зелинской. Её встретил сам командующий русским флотом на Средиземном море граф Алексей Григорьевич Орлов. Для знатной гостьи сняли дом. Командующий и его офицеры оказывали «графине» почести. Сам Орлов являлся к ней только в парадном мундире и при орденах и не садился в её присутствии. В сопровождении графа и его свиты дама посещала оперу и гулянья. Для неё, наверное, это время виделось воплощением мечты о независимости и власти, достойных её загадочного, но высокого происхождения; у её ног находился мужественный и решительный кавалер, готовый на всё ради своей дамы.

Орлов и вправду был именно таким героем — решительным, мужественным, ни бога ни чёрта не боящимся; в этом ему даже не надо было особо притворяться. Но служба есть служба, долг перед отечеством и императрицей превыше всего. Выполнив высочайшее поручение, циничный граф в донесении от 14(25) февраля 1775 года отмечал слабости своего «противника»: «Свойство она имеет довольно отважное и своею смелостью много хвалится; этим-то самым и мне удалось её завести, куда я желал. Она ж ко мне казалась быть благосклонною, чего для я и старался пред нею быть очень страстен; наконец я её уверил, что я бы с охотой и женился на ней, и в доказательство хоть сего дня, чему она, обольстясь, более поверила. Признаюсь, всемилостивейшая государыня, что я оное исполнил бы, лишь только достичь бы до того, чтобы волю вашего величества исполнить; но она сказала мне, что теперь не время, потому что ещё не счастлива, а когда будет на своём месте, то и меня сделает счастливым».

Вступила ли она с Орловым в любовную связь? Отчего бы и нет — надо же было как-то вознаградить героя за истраченные деньги и будущие подвиги. Правда, сам граф об этом обстоятельстве прямо не говорил, однако в недатированной записке к нему Елизавета недвусмысленно сообщила, что «желает его видеть; говорит, что всё её щастие от него зависит; а при том просит, чтоб он дал ей случай доказать ему её любовь, почтение и благодарность»^{181}. Очень может быть, что она осуществила своё намерение. Не случайно граф приписал к этому письму, что обещанное имело место, «когда я был нездоров». Орлова, похоже, волновало: не будет ли «матушка» подозревать его в чрезмерном усердии и «страсти» при исполнении служебных обязанностей, тем более что при дворе всегда найдутся «доброжелатели» из враждебной «партии». Вот он и оправдывался в том, что его подопечная писала из Пизы уже во многие места о его преданности: «…И я принуждён был её подарить своим портретом, которой она при себе имеет, а естли захотят и в Росии мне недоброходствовать, то могут по етому придратся ко мне, когда захотят». Поклонник успел сунуть нос в бумаги своей «возлюбленной» и обращал внимание императрицы «на одного из наших вояжиров», то есть русских путешественников: «…легко может быть, что я и ошибаюсь; только видел многие французские письма без подписи имя, а рука, кажется, мне быть знакомая» (граф намекал на бывшего фаворита покойной императрицы Елизаветы, Ивана Шувалова, который в это время как раз пребывал за границей).

Орлов терпеливо выслушивал очередную версию «персидской легенды»: «Сказывала о себе, что она и воспитана в Персии, и там очень великую партию имеет; из Росии ж унесена она в малолетстве одним попом и несколькими бабами; в одно время была окармлена, но скоро могли ей помощь подать рвотными. Из Персии же ехала через татарские места около Волги, была и в Петербурге, а там через Ригу и Кенихсберг в Подстаме была и говорила с королём Прусским, сказавшись о себе, кто оная такова; знакома очень между князьями имперскими, а особливо с Триерским и с князем Голштейн-Лимбургским; была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать»^{182}. Обратим внимание на то, что в этом варианте биографии уже появляются «великая партия» в Иране и оказавшиеся в курсе её дел прусский король Фридрих II и французские министры — предприимчивая «принцесса» отлично умела пустить пыль в глаза.