Княжна Мстиславская

Маркела он знал давно, прожжённый человек, в огне не горит и в воде не тонет. Сумел всем митрополитам угодить и до сих пор на своём месте. Видать, знает как подойти. Он даже спрашивать не стал у человека Шуйского кого и зачем надо в монахини постричь. На нём то вины никакой не будет. Пришла баба с родственниками, решила из мирской жизни уйти, и пускай. А то, что за это деньги, да немалые, ему порой платят, так это благодарность, и не ему, а монастырю.

По Москве расползались возки, дворяне и бояре ехали, кто по домам, кто на службу царскую, кто в гости. В своей знаменитой карете Годунов проскочил рядом с Алексеевским монастырём. Сюда Борис решил заглянуть послезавтра, с игуменом Маркелом обговорить, как Ирину Мстиславскую в монахини постричь. Сам он сегодня с сестрой не поехал в Ипатьевский монастырь. Некогда так далеко от Москвы отлучаться.

Вспомнил Борис, как неделю назад убеждал царевну Ирину уехать на богомолье с мужем. Сестра вроде и не против была, но что-то в саду своём она выращивала, огурец, что ли, заморский, голландские купцы привезли. Очень ей хотелось посмотреть, какие плоды он принесёт. Но Борис смог её уговорить, дескать, пока вёдро стоит, надо съездить к матушке да батюшке. И так, на радоницу не наведывались, некогда было. Сам же Борис посулился вскорости тоже приехать, дней на пять. Уехала и хорошо, в Ипатьевском монастыре сестра в безопасности будет. Там и царские стрельцы, и сыны боярские, все оружны. До Кумохи осенней или Лукова дня погостят там, а к тому времени много чего можно сделать, если постараться.

Царь не противился поездке сына на богомолье, ему было не до того. Наконец-то, московские послы со шведскими договорились о перемирии на три года. Сейчас государь начал разбираться с делами торговыми. Деньги были очень нужны Москве.

А Борис всё раздумывал, кого ему наслать выкрасть Ирину Мстиславскую? Его соглядатаи докладывали, что каждые два-три дня ездит она к Марии Ливонской, подружились, наверное. Сидит там до вечера, а бывает, что и по садику гуляют. О чём говорят, неизвестно, да это и неважно. Чтоб точно знать, когда Ирина поедет, Борис через своих людей подкупил её служанку. Та должна была накануне сообщить, муж у неё с годуновским конюхом дружил, так через него.

«А чего я страдаю!?» - вдруг встрепенулся Годунов. - «Ведь этот Карстен, что Марию привёз из Риги, отъявленный бандит! Бездельничает только в Москве, куролесит. Говорят, кабак чуть не спалил на Кузнецком мосту. Заплачу ему сто рублей и всего делов».

С утра Костянтин Алябьев был хмур. Ночью по полу, сколоченному из толстенных плах, бегали мыши. Они стукотали когтями и мешали спать.

- Сенька! – крикнул Костянтин царского повара, с которым проживал в подклетях царского дворца. Никто не ответил. Повар уже был на кухне, где готовил завтрак для государя.

- Вот так сдохнешь тут, с мышами, никто и не почешется, - проворчал Костянтин и потянулся. Привыкший к одиночеству, он с трудом привыкал к мысли, что у него вдруг появилась родня. Где-то племянница, уж родила, наверное. Внучек маленький в кроватке лежит, агукает, сопли да слюни пускает. Братишка маленький бегает рядом. Максимку Алябьев помнил совсем малышом и не мог даже представить его взрослым.

Казаки, особенно Егор с Кирилой, звали его перебраться к ним, но Костянтин не хотел мешаться. К тому же тут, во дворце, его кормили, давали жалованье за что-то. С царём он встречался только раз. Тот отругал его за то, что попался датскому королю и велел пока быть под рукой. Повеление насчёт Марии Ливонской только было, да и то от Годунова. Хотелось снова на море, на простор, стоять на палубе, что играет под ногами, свежий ветер бьёт в лицо, хлопает парус. На горизонте вдруг купеческий корабль, и форвертс, за богатством. Хорошая у него жизнь была. А если уедет с Егором в Ковно, то снова можно будет корабль себе завести. Деньги, что награбил, будучи грозным Карстеном Роде, он закопал на островах, там много, хватит и племяннице, и брату, и деверям – Егору с Кирилой. И на корабль.

«И чего есаул не хочет свою Ирину из дома утащить?» - подумал Алябьев. – «Наскочили бы, переполошили, да и ушли. Конные подмены казаки уже приготовили. Чего-то ждёт Егор. Ну, голова у него на плечах есть. Однако, мешкать не стоит. Скоро дожди, осень, тогда дорога тяжёлая станет».

Дверь в подклеть распахнулась, потянуло со двора запахом скотины, навоза, всякой деревенщиной. Вошедший со светла не увидел Алябьева, замер, прищурясь и оглядываясь. Меж ног у него шмыгнула курица и утопала под нары, на которых лежал бывший пират.

- Куда, тварь, прёшь! – крикнул на неё Костянтин.

- Какая я тебе тварь! – ответил вошедший. – А ну, быстро вставай!

- Я на курицу, - миролюбиво сказал Костянтин и возвысил голос: - А ты мне не нукай, не запряг ещё!

- Ладно, не ори, - мужик прошёл дальше, Алябьев узнал его, это был человек Годунова. Вместе в Ригу ездили. Он присел на лавку и зевнул.