Княжий воин

- Я еще по-фряжски* могу, - обидевшись на учиненную Романом проверку, сказал Смага и бойко произнес что-то на певучем языке. - В плену года три маялся, да сбег вовремя, а то продали бы за море.

Старик отделил Романа от других слушателей-завсегдатаев:

- На что уж ваши до баек охочи, но ты отрок особо въедливый. Все норовишь баснь от правды отличить - соврать не даешь. Разумом хочешь необъятное охватить. Зачем тебе это? Сказано в Писании: "Много знаешь - много печалишься".

Они сдружились на короткий срок ожидания купеческого обоза. А когда Роман попотчевал странника медовухой, тот и вовсе к нему потеплел.

- Много горя на земле, внучек, а на Руси более всего. А самое лютое горе для русича - полон. Сколько я в странах дальних полоняников русских видел: бабы молодые, девки, ребятишки: Вспоминать тошно. В полон ведь абы кого не берут: здоровых и крепких - чтобы путь неблизкий осилили, и красивых - чтобы продать подороже... Как ребятишек от мамок отрывать начнут - крик, плач: А продает кто? Да христианин, с таким же крестом на шее, как и у тебя. Но они-то русских за христиан не считают, говорят - как вы были дикие, так и остались. Я мыслю, что они там свою латинскую веру от православной отделили нарочно, чтобы ничто не мешало им на нашем горе жиреть:

Смага время от времени прихлебывал из принесенной Романом корчаги* и закусывал сухарем.

- Пусть богатеют - не в злате дело. Куда хуже, что девки эти и бабы начнут на чужбине детей рожать здоровых да крепких, из которых мужи вырастут на всякие дела гожие - что в бой, что в ремесло. Счет здесь простой: сколько там прибавится, столько в русской земле убавится. Но того мало...

Последняя капля медовухи была выпита, Смага крякнул с сожалением и отдал пустой горшок Роману.

- Но того мало, в иной русской деревне после половецкого набега из девок только хворые остаются, которых в иное время замуж никто не возьмет. Стало быть, детишки в мамок пойдут - больные да глупые. Вот в этом для Руси главная беда и есть... Да ты, Ромша, младень еще - понимаешь ли, что говорю-то?

Что уж было не понять? Генофонд нации. Можно было дополнить мысль Смаги - сильная кровь северных красавиц где-нибудь в Корсуни* даст куда более крепкое потомство, чем в той же русской деревне, где все были родственниками, что сказывается неизбежно отрицательно на их потомстве.

- А мужики русские? Молодых парней покрепче да посмелее уже в дружину зовут или ратником в поход. Покрасуется отрок в шлеме и в кольчуге до первой сечи, а там, глядь, и нет его, как и не было. Сколько таких на веку своем я видел. Стало быть, ни дети его - в отца крепкие - ни внуки света белого не увидят... Войны, смуты, распри только к тому ведут, что уходит сила русская, что со времен изначальных в народе нашем была...

- И без войн нельзя, - вставил из-за спины Романа один из слушателей. - Вовсе изведут Русь - хоть те же половцы. С запада ляхи* попрут и угры*, с севера свеи*.

- Да если бы князья наши, отцы родные, распри бросили, да объединились бы разумно, то на окружных врагов четверти теперешних воев хватило бы, - ответил Смага. - А такого доброго младня, как Ромша, и поберечь можно.

- Хорош младень, - засмеялись слушатели. - Да он любому шею свернет.

- Уж известно, - кивнул старик, - вы, куряне, лютостью боевой по всей Руси знамениты. Недаром пуповины вам на железе воинском обрезают, а чуть старше, так с острия кормят, а шелом дедовский вместо шапки: Вам бы вождя разумного.

- Наш-то Всеволод чем плох?

- Да вроде и не плох - как раз курянам подстать. Да только родился он поздно, ему бы во времена былинные со Святославом Игоревичем, князем киевским, Царьград воевать.

- А ты, Смага, коли тебе силу и власть княжью, как дело бы повел? - спросил Роман.

- Я бы жизнь положил на то, чтобы князей в кучу сбить и купно пойти походом на города полуденные*, что на русском полоне богатеют. Крестовый поход - как латиняне против сарацин. - Руки старца сжались в кулаки, шрамы на лице налились кровью. - И города эти конями своими в землю втоптал бы, чтобы народы западные тысячу лет гнев Господний помнили.

Кто-то прервал молчание, возникшее было под впечатлением горячей речи Смаги:

- Жаль, старче, что не рожден ты князем - за святое дело и голову сложить не жалко. А то все за зипунами половецкими в степь бегаем, или своих же, русских, воюем. Ни князю славы, ни нам чести.

На торговую площадь, держа путь к воротам детинца, на вороном жеребце въехал Срезень. Около Смаги осадил коня.

- Будь здрав, старче, - приветствовал он старого воина. - Все Русь лаптями меряешь?

- И ты здравствуй, Срезень, - ответил Смага, легко поднявшись с земли и почтительно сдернув плетенную из лыка шапку.

- Что скажешь по разговору нашему прошлому? Не надумал?

- Не обессудь.

- Коли надумаешь, то приходи.

Срезень тронул коня и скоро скрылся в воротах детинца.

- О чем он? - спросил Роман у Смаги.

- В помощники к себе зовет, - ответил тот. - Я когда-то и его научил, чему мог:

- А расскажи-ка, дедка, про стародавние времена, - попросил один из слушателей. - Ты мастер баять.